— Моя любимая Зара, открой. Не сходи с ума одна. Зара!
Он слышал ее громкие всхлипы и невнятное бормотание. Сердце в грудной клетке
разбилось и острыми осколками ранило стенки, заливая его кровью. Мужчина с разбегу
врезался в дверь и, снося ее с петель, влетел внутрь. Она лежала на полу и плакала. У ее
лица уже образовалась лужица из слез. Он поднял ее на руки, и сердце разбилось еще раз.
Ее глаза опухли, руки не переставали трястись.
— Я не убийца, — прошептала она, поднимая на него взгляд.
— Конечно, нет, мой ангел. Конечно,нет, — говорил Макс и целовал ее в макушку, неся в
комнату. Аккуратно уложил на постель, накрыл одеялом и лег рядом. Она лежала у него на
груди и просто плакала. Он ничего не делал, не говорил, не прикасался к ней. Его тоже
жгла сумасшедшая боль. А ее слезы, падающие на его рубашку, прожигали кислотой кожу.
— А теперь спи, моя девочка. Моя маленькая, самая любимая, самая лучшая девочка. Я
буду рядом. И… мы еще поквитаемся с этим ублюдком.
— Как?
— Когда я буду на том свете, клянусь, я найду его в чертогах ада и убью еще раз.
— Ты попадешь в ад?
— А куда ж еще, моя сладкая? Мне только там и место.
— И я с тобой, туда же. Вдвоем веселей. И убивать эту мразь проще, — улыбнулась
девушка, обнимая его сильней, чтобы согреться. — Он там что-то говорил про записку
моей матери…
— Завтра едем в Саратов.
— В Саратов?
— Да. Найдем воспитательницу и ту записку. А теперь спи.
— У Маринки послезавтра торжественный ужин по поводу свадьбы. Много гостей…
— Мы успеем. Все, нет никакой Маринки, свадьбы, Саратова. Спи, солнце, — поцеловал
ее в лоб и накрыл одеялом, про себя прося Сатану поквитаться с Михаилом, раз он не
может.
Глава 16.
Ирина и Макс остановились в ближайшем от вокзала кафе. Сутки ехать в поезде, чтобы
найти какую-то бумажку у воспитательницы, которую они еще могут и не разыскать…
сумасшествие.
— Боже, как я замерзла, — сказала она стучащими зубами. — Срочно закажи мне горячий
чай, а лучше — глинтвейн.
— Давай пока обойдемся без алкоголя. Нам предстоят поиски Валерии Николаевны. Ты
должна мыслить трезво. Что будешь из еды?
— Даже не знаю… Я дико хочу жира и калорий. Тут есть картошка фри с кетчупом и
гамбургер?
— Волнуешься?
— Есть такое. Никак не могу придумать, что же написано в этой записке. А если опять
что-то такое, что выбьет почву у меня из-под ног? Как было с дневником Михаила.
— Думаю, в записке она просит прощения у тебя. Может, расскажет о причинах своего
поступка. В любом случае, это не имеет никакого значения в нашем настоящем. Ни
Михаил, ни твоя мать. Имеешь значение только ты.
Макс сделал заказ и посмотрел на девушку напротив себя. Она нервно теребила салфетку, не поднимая на него взгляда. И, все равно, она вела себя немного отстраненно, словно они
были знакомы не так давно. Но, если подумать, то, и правда, знакомы они были совсем
недолго. Два дня, как. Новый Макс и новая Зара, знающие друг о друге все.
— О матери думаешь? — спросил он, вытаскивая ее из болота ненужных мыслей.
— Вообще, обо всем. Все так завертелось, меня укачивает, и голова кружится. Мозг не
может справиться со всей этой новой информацией. Я, словно, заново родилась. Жизнь
обнулилась. То, что преследовало меня и днем и ночью на протяжении более десяти лет, оказалось неправдой. Все оказалось неправдой… И все было зря.
— Мы — правда, Зара, — ласково сказал Макс и взял ее за руку. Он любил трогать ее
ручки, такие мягкие и нежные. — Все было не зря. Может, тебя это не утешит, но… если
бы не эта цепочка событий, длиною в полжизни, мы бы не встретились. И… я бы, точно, никогда не стал счастлив.
— А ты счастлив?
— Конечно. Пока ты рядом, нет надобности задавать этот вопрос. Ответ не изменится —да. Счастлива ли ты, Зара?
— Я, вроде как, все еще, Ирина… И… я не знаю, счастлива ли я. Могу ли я быть
счастлива?
— Меня очень и очень волнует один вопрос. Почему ты до сих пор Ирина Валерьевна
Нарватова? С кем я сейчас сижу тут? Почему ты не поменяешь имя, а главное, фамилию?
— как можно спокойней, спросил Макс, но ревность пробивалась сквозь обманчиво
спокойный голос.
— Я не хочу больше быть Зарой. Зара — шлюха. Пусть она умрет вместе с Михаилом. Он
ее создал, в ад ей и дорога. А фамилия… какую мне тогда взять? Свою, старую? Ни за что.