— Они выплатили арендную плату в полном объёме единственный раз — в начале августа, — вещал мой директор, откашливаясь едва ли не после каждого слова. — В сентябре уплачена только официальная часть. У нас коммунальная задолженность, налоги, зарплаты бухгалтеру и… директору, — Борис Аркадьевич бросил на меня испуганный взгляд, я улыбалась. — Словом, найдешь все отчёты вместе с остатком денег здесь.
Он погладил портфель в последний раз и передал его мне.
— Когда поедете знакомиться?
— Завтра, — сказала я. — Сегодня просмотрю документы, а завтра и поедем.
Мягко говоря, я вернулась домой не в самом радужном расположении духа. Даниэль сидел в гостиной на диване, перед ним на салонном столике лежала русская грамматика для младших классов, и мама втолковывала великовозрастному ученику что–то незамысловатое, связанное с алфавитом. Впору было умилиться от этого зрелища, да как–то не хотелось. Я прошла к себе в комнату, легла на кровать прямо в джинсах, закрыла глаза.
— Ты в порядке? — спросил Даниэль, неслышно проникая в спальню.
— Голова болит, — ответила я.
— Это акклиматизация, — поставил диагноз мой любимый.
— Вероятно.
— Принесу тебе аспирин.
Я промолчала, Даниэль вышел и вернулся вскоре, неся стакан с растворённой в нём шипучей таблеткой. Я села на кровати и стала пить кисловатый раствор.
— Как дела в твоём бизнесе? — наконец–то спросил Даниэль, похоже, для того, чтобы заполнить паузу.
— Замечательно.
— У тебя хорошие менеджеры, — улыбнулся Даниэль. — Все–таки тебя не было полгода, не каждое дело может обходиться так долго без участия главного лица.
Какие гладкие у него фразы, с горечью подумала я, как он далёк от здешней реальности. Как бесполезен!
— Значит, тебе нравится заниматься бизнесом? — спросил Даниэль.
— Наверное, — сказала я. — Еще не решила.
Пожалуй, Даниэль ждал от меня чего–то большего, но ведь мы договорились не лгать друг другу. Фраза о том, что бизнес это ерунда, а вот заниматься с ним любовью — лучшее, что может быть на свете, была бы встречена намного благосклоннее, но означала бы лишь то, что наши отношения становятся обычными лживыми семейными узами. Узилищем, в котором обреченно томятся два узника. Не хочу! Что со мной происходит? Почему я не могу быть просто с любимым, который станет думать за нас обоих? Потому что он не такой, он не тот, о ком я мечтала всегда, ведь он не владеет «золотым кодом»!
Наверное, что–то отразилось в моей мимике — Даниэль уже успел расстегнуть мои джинсы, но тут отстранился и внимательно посмотрел на меня.
— Что с тобой, любимая?
— Всё в порядке, — я вымученно улыбнулась. — Наверное, таблетка еще не подействовала.
— Бизнесмены всегда живут под стрессом, — Даниэль провел рукой по моим волосам. — Расслабься.
— Хорошо, — я откинулась на подушку, закрыла глаза.
— Мой отец тоже занимается бизнесом, — сказал Даниэль. — Он хотел бы видеть во мне преемника, но я как–то не вижу ничего привлекательного в магазине шпионской электроники.
— Странно, — сказала я, — если бы я родилась парнем и будь у моего отца такой магазин, я мечтала бы ему помогать.
— Я всегда задавал себе вопрос: какой в этом смысл?
— А какой смысл ты видишь вообще в чём бы то ни было?
— Есть вещи, которые реально меняют мир к лучшему, — убежденно произнёс Даниэль. — По-моему, шпионская электроника не относится к подобным вещам.
— Глупо как! — застонала я. — Нам ли судить, что к лучшему, а что нет?
Тебе разве не известно, что все самые светлые прорывы человеческой мысли в первую очередь служили военным целям? Или вот коммунизм, казалось ничего лучшего для людей и выдумать нельзя, а вот, поди ж ты — лагеря, миллионы невинных жертв. Христианство, и то не обошлось без инквизиции…
— Смысл человеческого существования заключается в том, что люди не должны мириться с тем, что считают злом, — убежденно произнёс Даниэль.
В самом деле, это слова какого–то пуританина, подумала я, бесконечно далёкого от меня мужчины в черном камзоле с белым воротником. Что он делает в моей постели?
— Тебе не приходило в голову, что одни люди могут считать добром то, что другие полагают злом? Где критерии для истины? О каком смысле ты тут пытаешься говорить? Одиннадцатого сентября произошло безусловно злое событие, но для миллионов мусульман это был праздник. И кто будет устанавливать критерии? Ваш или наш президент? Усама бен Ладен?
Даниэль молчал, тревожно глядя на меня. Я почувствовала, что этот вечный внимательный и серьезный взгляд меня раздражает.