Сейчас Алексей Иванович говорил предельно веско, излучая тяжелую энергетику полководца и диктатора.
— Пойдемте, Борис Аркадьевич, — я повысила голос и взялась за дверную ручку, — у нас еще масса дел на сегодня.
— Зачем же так, Софья Николаевна? — медвежьи глазки сверлили меня, как таёжная буровая — вечную мерзлоту.
— Всего доброго, — процедила я, видя, что мой директор выкарабкивается из–за стола. — Запомните, что к двадцатому ноября вас здесь уже не должно быть. В противном случае, двадцать первого числа здесь встанет на дверях ОМОН, а днём раньше я отключу вам электроэнергию.
— А матку наизнанку тебе не вывернуть, сука мелкая?! — Алексей Иванович взвился из своего кресла и теперь выглядел, как поднятый из берлоги хищник.
Крупная девочка с лицом добродушного медвежонка вжалась спиной в дверной косяк. Мне пришлось чуть подвинуть ее, открывая дверь, и я вышла в торговый зал, гордо цокая каблучками осенних полусапожек от Fendi. Возможно, другой женщине на моем месте было бы страшно спиной ощущать присутствие вставшего на задние лапы медведя, но, честное слово, оставаться в комнате один на один с некоторыми клиентами было намного страшнее, чем дефилировать по собственному помещению под неравнодушными взглядами продавцов.
Борис Аркадьевич понуро плелся позади меня, и я слышала его шаги все время, пока мы не вышли наружу, где нас ждала скромная «восьмерка» черного цвета, та самая, которую я продала Борису Аркадьевичу пять лет назад.
По рыночным ценам на сегодняшний день машина не стоила практически ничего в сравнении с недвижимостью, которая пока что принадлежала мне, пусть даже на правах долгосрочной аренды. Несмотря на мою браваду в кабинете сантехнического руководства, ситуация не представлялась излишне благополучной. Скорее, наоборот. Слова были сказаны, и каждая сторона теперь представляла, чего хочет противник. Юридически права на площадь полуподвала были моими, но в нашей стране каких только дорожек не протоптало беззаконие, чтобы сильный становился еще сильнее и богаче, а слабый знал свой шесток. Что там ни говори, но сторона конфликта под странным названием «Терамитем» была чертовски слабой, а наиболее слабым ее звеном был директор-пенсионер.
Как бы я когда–то не относилась к Борису Аркадьевичу, но теперь следовало убирать его из игры.
— Я вряд ли ошибусь, если скажу, что наш любезный Алексей Иванович знает про вас всё, — утвердительно сказала я, сидя на пассажирском сидении «восьмерки».
— Ну, я не ставил перед собой задачи законспирироваться, — сказал Борис Аркадьевич. — Вначале ничто не предвещало того, что они поведут себя непорядочно.
— И это говорит человек с вашим жизненным опытом! — горько вздохнула я.
Борис Аркадьевич молчал.
— Слушайте теперь, что нужно делать, — резко сказала я. — Вы передаете мне печать и все документы «Терамитема», включая заявление о вашем увольнении. Потом оформляете мне доверенность на эту машину и летите к своей дочери с родительским визитом. Насколько я понимаю, вы должны были чудовищно соскучиться по внуку.
— Ну, по правде, я не собирался в этом году…
— Борис Аркадьевич! — я вывела свой голос на максимум убедительности. — Когда большие мужики станут совать вам в жопу паяльник, вы вспомните этот разговор и поймете, что, не последовав моему совету, совершили самую большую ошибку в жизни. Поэтому отныне извольте выполнять мои распоряжения неукоснительно!
— Но как же ты останешься совсем одна против этих бандитов?
У меня готова уже была сорваться весьма едкая реплика насчёт боевых качеств такого напарника, как Борис Аркадьевич, но я сдержалась. Из последних сил старалась не расхохотаться в ответ на его заботу. К счастью, у меня получилось.
До конца того памятного сентября я совершила еще несколько важных дел: мы с Даниэлем подали заявление в центральном загсе города Москвы, и нам назначили дату бракосочетания в декабре, перед самым Новым годом. Я сама назначила себя новым директором «Терамитема» с окладом в минимальную зарплату, установленную законодательством. Я набрала для Даниэля двенадцать учеников, отсеяв, на всякий случай, девушек старше пятнадцати и младше сорока лет. Я восстановила отношения с Машей Поповой, Саней и Татьяной (бывшей Сабриной, а нынче матерью симпатичного трехлетнего пацана и респектабельной москвичкой). Я все еще не решалась позвонить Тимуру, потому что не могла представить, как это я скажу «нет» на его предложение свидания. И, наконец, в предпоследний день сентября, я отвезла в Шереметьево Бориса Аркадьевича, строго настрого запретив ему возвращаться в Россию, пока я не разрулю ситуацию с нахальными арендаторами.