Мужчина исчез на пару минут и вернулся с двумя эскимо.
— Это тебе отъезд подсластить, — подмигнул он. — Ничего. Мама с папой переживут. Аты на следующий год поступать приедешь. Ты ж не парень, тебе армия не грозит. У меня так с младшей сестренкой было. Сейчас уже Институт иностранных языков заканчивает. Между прочим, очень на тебя похожа. Я почему к тебе и подсел. Прямо копия.
— А вы думаете, я правда могу здесь деньги заработать? — спросила Валя.
— Я ж сказал — было бы желание. А в институт и в сентябре могут зачислить, если с конвертиком придешь. Так что смотри, Валентина.
Не находись Валя в таком отчаянии, ее бы, может, насторожило поведение незнакомого мужчины, ни с того ни с сего проявившего такое участие. Но собственные переживания совершенно лишили ее возможности здраво рассуждать.
— А насчет работы… — робко сказала она. — Вы не могли бы мне что-нибудь посоветовать?
— Надо сообразить… — ответил он не сразу. — Только об этом никому трепать не следует.
— Понимаю. Я и не собиралась.
— Вот и умница! — Мужчина широко улыбнулся. — Меня, кстати, Олексой Ивановичем зовут.
В его улыбке было что-то от волчьего оскала. Но Валя этого не заметила.
Однажды под вечер в прихожей раздался звонок, и Нина Никаноровна бросилась открывать дверь. Вдруг весточка от дочери или от мужа?
На лестничной площадке стоял какой-то кавказец в кожаном пиджаке. Щеки выбриты до синевы, в руке — чемоданчик-дипломат.
— Вам кого? — удивилась Нина Никаноровна.
— Швайко Нина Никаноровна вы будете?
— Она самая.
— Значит, вас.
— А по какому делу? — Нина Никаноровна, заподозрив неладное, загородила собой дверной проем.
— Я вам привет от Павла привез, — сверкнул золотой улыбкой кавказец.
У Нины Никаноровны сразу отлегло от сердца. Она впустила посланца из Дагестана в дом — и тут же со смущением сообразила, что у нее на кухне шаром покати.
— Присаживайтесь, — виновато улыбнулась Нина Никаноровна. — Только, уж извините, угостить вас нечем.
— Ничего. Я сыт.
— Ну что Паша? Как он там? Не голодает?
— Я от него письмо привез, — сказал кавказец, вынимая из кармана кожаного пиджака мятый замусоленный листок.
Нина Никаноровна не обратила внимания на странный вид письма и стала жадно вглядываться в криво написанные строчки.
Кавказец из-под полуопущенных век следил за ней.
Письмецо было коротеньким, но Нина Никаноровна никак не могла вникнуть в его смысл.
— Что-то не пойму, — сказала она с неуверенной улыбкой. — Его там арестовали, что ли?
— Не арестовали, а в плен взяли, — спокойно пояснил кавказец. — В заложники.
— Господи! Кто?…
Кавказец многозначительно поднял глаза к потолку, и Нина Никаноровна с ужасом поняла, что он как раз из тех, кто взял мужа в плен.
— За что? — вырвалось у нее. — Он же туда строить, а не воевать поехал.
— Нам без разницы, — пожал плечами кавказец. — Ты последнюю строчку прочла?
— Прочла…
— Что тебя муж просит? Чтобы ты меня слушалась. Иначе мужа потеряешь. Вот, посмотри.
Кавказец сунул ей под нос снимок, сделанный «Полароидом».
Нина Никаноровна едва сдержала крик. На фотографии был Павел — худющий, заросший, с затравленным взглядом. Но самое главное — к его виску чья-то рука приставила дуло пистолета.
— Шутка, думаешь? — сказал кавказец. — После таких шуток ногами вперед выносят.
Это добило Нину Никаноровну окончательно. С трудом сдерживая слезы, она спросила тусклым голосом:
— Что же теперь?… Что я должна сделать?…
— Выкупить надо мужа, — сказал кавказец словно о чем-то обыкновенном. — Деньги доставай.
— Сколько надо?
— Я думаю, пятьдесят тысяч хватит.
— Гривен?
— Зачем гривен? Долларов.
— Да вы что, смеетесь? Где я вам доллары возьму? Да еще столько. В доме куска хлеба нет.
— Не знаю. Не мои проблемы, — ответил кавказец, равнодушно глядя в сторону. — Твой муж, не мой.
— Но как же это? — торопливо заговорила Нина Никаноровна. — Вы же должны понимать, кто может заплатить, а кто нет.
— Квартиру продай, — посоветовал кавказец.
— Да кто на нашу халупу позарится? И сколько за нее дадут? А мне с детьми куда? На улицу? Миленький, отпустите его так, а? У нас же с Пашей трое детей! Отпустите!..
Нина Никаноровна бухнулась на колени и поползла к страшному гостю с протянутыми руками. Тот брезгливо отстранился.
— Слушай, встань, а? — сказал он раздраженно. — Я ничего не решаю. Меня только передать попросили.