Лестница отскрипела под ним, и он оказался в коридоре. Том самом. Он осторожно заглянул в первую приоткрытую дверь. Никого там не было. Он неуверенно вошел и закрыл дверь за собой. Осторожно сел на топчан. Вздохнул и с силой выдохнул. Вспомнил вдруг, как она в прошлый раз рассердилась, что он до сих пор не разделся, и испугался, что она опять рассердится. Стал спешно раздеваться. Уже снял рубашку, башмак с носком, начал расшнуровывать другой, как тут Марьяна появилась.
— Во какой быстрый! А деньги? — весело удивилась она. Именно весело, без занудности, без злобы.
— Ах да! Какое недоразумение! — захехекал Саша, сетуя на память, уже не ту, что прежде. Достал бумаженцию и две тяжелые монеты.
— Вот это другое дело, — все так же весело сказала Марьяна.
— Ты что, выспалась сегодня? — дерзнул спросить Саша.
— Ага, выспалась, — она радостно улыбнулась, — ну, вы раздевайтесь пока.
И вышла.
Ого. Эт-то интересно. То неприветливая, неприязненная девица, то… Что то? Что ты губищу раскатал! Сядь, успокойся. Жди, что будет.
Она вернулась.
— Ну. Чего вы?
Без всякого недовольства, скорее слегка огорчившись за их общее дело. Нет, все-таки явно она сегодня больше расположена.
Сашино раздевание не сдвинулась с места. Он так и сидел без рубашки и в одном башмаке. И тут он решил: лежать надрачиваемым манекеном он больше не будет.
— Ямщик, не гони лошадей, — с хитринкой произнес он и поднял палец. А потом добавил со вздохом: — Я, знаешь, просто так пообщаться пришел, вообще-то, — и замер в ожидании.
Она вроде поколебалась. Села рядом с ним.
— Тут ходит ко мне один. Дед. Вот ему тоже лишь бы побазарить… — она говорила это с некоторым сомнением, как будто не решив про себя, правильно это или нет.
— Во, во, во! И я как раз такой. Я человек, знаешь, старый, усталый. Песок сыплется, — с каким-то ленивым кряхтением сказал Саша и тут же пожалел о том, что сдуру ляпнул: во-первых, как бы упрек (а кто он такой), во-вторых, вроде как напрашивается на опровержение.
— Да я ничего, я ничего не говорю, — сказала она, как бы осаживая назад.
Он тоже осадил назад.
— Да ладно, Марьяна, нормально. Я не к тому.
И тут же спросил:
— А много таких? Кому просто побазарить?
Опять не очень ловкий вопрос.
— Да есть. Этот вот, — она кивнула куда-то вбок, словно «этот вот» был в соседней комнате, — по два часа сидит.
— Э-хэ-хэ… Жизнь, значит, такая. И поговорить не с кем, — вздохнул он с наигранной (маскирующей ненаигранную) сокрушенностью. Но для нее это, похоже, было слишком сложно.
— А чего это ты сегодня добрая такая? — спросил он, решив слегка обнаглеть.
— Почему добрая? — она сразу насторожилась, — не добрая, нормальная.
Слегка переборщил.
— Да не, я вижу, добрая, добрая… — сказал он примирительно.
Он так и сидел в одном башмаке. Надо либо еще один снять, либо тот надеть. Он нагнулся и, поколебавшись, начал расшнуровывать башмак на ноге, а то надевать уже снятый, как будто сделать шаг в сторону ухода.
— Нельзя в одном башмаке сидеть, а то мама умрет, — громко, как для публики, сказал он, расшнуровывая башмак, глядя в шнурки.
— Это что, примета такая?
— Ага.
— Никогда не слышала.
— Н-у-у, как же…
Распрямился, сел. Молчание.
Саша вздохнул. Он вдруг смертельно устал от самого себя.
— Ноги-то как твои? — совсем другим тоном, уже без всякого кривляния спросил Саша. Он спросил это с участием. Участие далось ему без особой натуги.
— Ноги лучше, — покивала она, скорее себе, чем ему.
— Наверно, выспалась.
— Может, выспалась. Сегодня часа два поспала. Народу мало.
— Ага, я вот пока ждал тебя, заметил. Что-то жидковат у вас бизнес.