Выбрать главу

Эмили отступила ещё дальше, пока вдруг не почувствовала, что её спина ударилась о что-то твёрдое. Она не посмеет посмотреть - не посмеет отвести глаза от Майкла, но, потянувшись назад, она почувствовала толстую, грубую кору дерева. Она не могла двигаться дальше, и Майкл приближался.

- Ты же не хочешь больше страдать?

- Я не считаю, что страдаю.

- Ты страдаешь. Твой дух страдает. Твоя душа. Тебе нужна моя помощь.

- Мне не нужна ваша помощь.

- Прости меня, Эмили. Но здесь на карту поставлен весь мир. Если ты будешь жить, Сам Бог может умереть.

Майкл стоял перед Эмили. Сейчас шёл сильный дождь. Её волосы были гладкими на её лице. Майкл стиснул зубы и сделал выпад, вытянув перед собой нож, нацеленный прямо на шею Эмили.

Эмили скользнула вправо, уклоняясь от лезвия. К сожалению, она не отошла достаточно далеко - лезвие прорезало её одежду и разорвало плоть на левом плече. Жгучая агония захлестнула её тело. Она ничего не могла сделать, чтобы сдержать крик.

Майкл вырвал нож из того места, где он застрял в стволе дерева. Эмили пригнулась и попыталась убежать, но Майкл схватил её за сумку и потащил назад. Когда она развернулась, сумка соскользнула с её спины, и она упала на землю.

Майкл отшвырнул сумку в сторону и набросился на неё. Он оседлал Эмили, которая теперь распласталась на лесной подстилке, и опустил свой вес ей на живот. Он поднял нож над головой.

- Мне искренне жаль, Эмили, - сказал он. - Но так должно быть.

Эмили отвернула голову в сторону. Но тут случилось нечто совершенно неожиданное - раздался хруст, и на лицо Эмили брызнула тёплая липкая жидкость.

Эмили открыла глаза и, подняв их, увидела застывшего Майкла. Кровь хлестала из большой раны на его шее, такой глубокой, что Эмили почти могла видеть его позвонки. Было похоже, что какое-то дикое животное разорвало плоть.

Майкл выронил нож и рухнул на землю.

Эмили задыхалась.

Позади того места, где лежал Майкл, стоял высокий гротескный мужчина, которого Эмили видела во сне; человек со сломанной челюстью и удлинёнными конечностями, который схватил её и удерживал, в то время как эти женщины - эти ведьмы - заставляли её пить кровь ребёнка.

Оскар.

Это был сон, но Эмили была уверена, что сейчас она не спит. Это означало, что либо Оскар был галлюцинацией, либо он действительно был там. Но он не мог быть - такой человек, с такими травмами, не мог быть жив. Но Майкл был там - его кровь была на лице Эмили и во рту. Оскар спас её от него. Его руки и пальцы - длинные и тонкие, с почти просвечивающей под кожей острой костью - были покрыты кровью.

Эмили отпрянула назад, сбрасывая с себя обмякшую тушу Майкла.

Оскар повернулся и пошёл прочь, между деревьями, вглубь леса. Эмили смотрела, как он уходит. Он двигался неловко, как будто его ноги едва удерживали его в вертикальном положении. Он напомнил ей журавля. Как только он скрылся из виду, Эмили рухнула на землю.

Она лежала так целую вечность, глубоко дыша, наслаждаясь дождём, который, казалось, очищал её кожу. А потом она заплакала.

13

Беспомощная и одинокая Эмили шла по лесу, волоча за собой пульсирующую, раненую ногу. Она прижала ладонь правой руки к ране на левом плече. Она проверила всего несколько минут назад - кровотечение остановилось. Но всё же прижала крепко - мучительная боль, которую она терпела, почему-то казалась приятной.

Она понятия не имела, где находится сейчас, не знала, в каком направлении идёт. Но в этот момент времени она не испытывала никакого желания знать. Это не имело значения. Где бы она ни оказалась, сколько бы времени ни потребовалось ей, чтобы добраться туда, ей нравилось только то, что она была жива.

Дождь прекратился, но Эмили жалела об этом. Ощущение прохладной воды, стекающей по её коже и смывающей кровь, было приятным ощущением. Сейчас ей так отчаянно хотелось закурить, как никогда раньше. Желание убивало её. Но сигареты были в её сумке, и она уже не могла вспомнить, что с ней случилось. Всё, что она знала, это то, что её больше не было.

Пока она шла, её мысли блуждали. Она должна была рассказать кому-нибудь о том, что произошло. Она должна была рассказать им о Майкле. И о Софи. Но кому? И что бы она сказала? Любые слова, которые она могла бы произнести в воображении, несомненно, послужили бы только тому, чтобы заставить её звучать так, как будто она соскользнула за грань здравомыслия.