Голос у нее молодой и хриплый. Б смотрит на нее с непониманием. Проститутка встает перед ними на колени и расстегивает ему брюки. Только тут Б соображает, о чем речь, и ждет продолжения. Когда она заканчивает, он чувствует холод. Проститутка встает, и Б обнимает ее. Вместе они глядят на ночь. Когда Б говорит, что хочет вернуться за столик к отцу, женщина за ним не идет. Пошли, говорит Б, потянув ее за руку, но она сопротивляется. И только тут Б понимает, что по сути не видел ее лица. Так лучше. Я ее просто обнял, думает он, и даже не знаю, какая она из себя. Прежде чем снова войти в зал, он оборачивается и видит, как женщина приближается к собаке и гладит ее.
В зале отец сидит за столом вместе с бывшим прыгуном и двумя какими–то типами. Б подходит к отцу сзади и шепчет ему на ухо. Давай уедем. Отец играет в карты. Я выигрываю, мне нельзя уходить. Они вытянут из него все деньги, думает Б. Потом он смотрит на женщин, которые в свою очередь с явной жалостью поглядывают на них с отцом. Они знают, что с нами случится, думает он. Ты пьян? — спрашивает отец, прося карту. Нет, говорит Б, уже нет. Наркотики? — спрашивает отец. Нет, говорит Б. Тогда отец улыбается, просит принести текилы, а Б идет к стойке и оттуда безумным взором смотрит на место преступления. С этого мига Б твердо знает, что никогда больше никуда не поедет вместе с отцом. Он открывает глаза, снова закрывает. Проститутки смотрят на него с любопытством, одна предлагает ему выпивку, он жестом отказывается. Когда глаза его закрыты, Б порой видит, как отец, держа по пистолету в каждой руке, выходит из двери, которая оказывается там, где вообще не может быть никакой двери. Тем не менее отец появляется именно оттуда, и очень быстро. Серые глаза его сверкают, волосы растрепаны. Никогда больше мы никуда не поедем вместе, думает Б. Вот и все. Лучо Вилья поет в juke–box, а Б думает о Ги Розее, второразрядном поэте, исчезнувшем на юге Франции. Отец раздает карты, смеется, рассказывает всякие истории и сам слушает всякие истории, столь же непристойные. Б вспоминает, как приехал из Чили в 1974 году и отправился к отцу. У того была сломана нога, и он лежал в постели и читал спортивную газету. Отец спросил, как Б жил все это время, и Б рассказал ему, что с ним случилось. Если коротко: латиноамериканские цветочные войны. Они едва не убили меня, сказал Б. Отец посмотрел на него и улыбнулся. Сколько раз? По крайней мере дважды, ответил Б. Сейчас отец хохочет во все горло, и Б старается сохранить ясность мыслей. Ги Розей покончил с собой, думает он, или его убили, думает он. Тело его — на дне морском.
Одну текилу, просит Б. Женщина подает ему наполненный до половины стакан. Только не напивайтесь снова, юноша, говорит она. Нет, я уже в порядке, отвечает совершенно трезвый Б. Тотчас к нему подходят еще две женщины. Хотите выпить? — спрашивает Б. Ваш папа очень симпатичный, говорит одна, та, что помоложе, с длинными черными волосами, возможно, та самая, думает Б, что недавно была со мной в патио. И вспоминает (или пытается вспомнить) какие–то внешне никак не связанные между собой сцены: первый раз, когда в четырнадцать лет он закурил в присутствии отца сигарету «Висеруа», или утро, когда оба дожидались прибытия товарняка, сидя в отцовском грузовике, и было страшно холодно; огнестрельное оружие; ножи; семейные истории. Проститутки пьют текилу с кока–колой. Сколько же времени я провел в патио, когда меня рвало? — думает Б. Похоже на марихуану, говорит одна из проституток, хочешь немножко? Немножко чего? — спрашивает Б, его начинает бить дрожь, хотя кожа остается холодной, как кожа на барабане. Немножко марихуаны, говорит женщина, ей лет тридцать, у нее длинные волосы, как и у подруги, только выкрашенные в светлый цвет. Golden Акапулько? — спрашивает Б, глотнув текилы, в то время как женщины подходят ближе и начинают оглаживать ему спину и ноги. Ага, чтобы успокоить нервы, говорит блондинка. Б кивает, и следующее, что он помнит, — это завеса дыма, отделяющая его от отца. Вы очень сильно любите своего папу, говорит одна из женщин. Не сказал бы, отзывается Б. Неужели? — говорит брюнетка. Та, что стоит за стойкой, смеется. Через облако дыма Б видит, как отец поворачивает голову и смотрит на него. Он смотрит на меня чертовски серьезно, думает Б. Тебе нравится Акапулько? — спрашивает блондинка. В зале — он только сейчас это замечает — почти нет посетителей. Только за одним столом сидят и молча пьют два типа, за другим играют в карты его отец, бывший прыгун и два незнакомца. Все остальные столы свободны.
Дверь из патио открывается, и появляется женщина в белом платье. Та самая, что делала мне минет, думает Б. Женщине на вид можно дать лет двадцать пять, хотя ей наверняка гораздо меньше, возможно, шестнадцать или семнадцать. У нее, как и почти у всех остальных, длинные волосы, на ней туфли на очень высоких каблуках. Когда она пересекает зал (направляясь в туалет), Б пристально рассматривает ее туфли: они белые, но с боков измазаны грязью. Отец тоже поднимает глаза и какое–то время наблюдает за ней. Б смотрит на проститутку, открывающую дверь туалета, затем смотрит на своего отца. Тут Б закрывает глаза, а когда снова открывает, проститутки уже нет, отец же опять занят только игрой. Лучше бы вам увести отсюда отца, шепчет ему на ухо одна из женщин. Б просит еще текилы. Я не могу, говорит он. Рука женщины скользит под его свободную гавайскую рубашку. Она проверяет, есть ли у меня оружие, думает Б. Пальцы ползут вверх по его груди, сжимаются вокруг левого соска. Давят на сосок. Эй, говорит Б. Ты мне не веришь? — спрашивает женщина. А что тут может произойти? — спрашивает Б. Кое–что плохое, отвечает женщина. В каком смысле? — спрашивает Б. Не знаю, но я на твоем месте убралась бы отсюда подобру–поздорову. Б улыбается и в первый раз смотрит ей прямо в глаза; пойдем с нами, говорит ей Б, отхлебывая из стакана текилу. Я еще не совсем спятила, отвечает женщина. И тут Б вспоминает один эпизод, случившийся еще до того, как он уехал в Чили; отец тогда сказал: «Ты у нас художник, а я рабочий». Что он имел в виду? — думает Б. Дверь туалета открывается, и проститутка в белом снова появляется в зале, на сей раз на туфлях ее нет ни пятнышка; она пересекает зал и останавливается перед столом, где играют в карты, рядом с одним из незнакомцев. Почему мы должны уйти? — спрашивает Б. Женщина бросает на него косой взгляд и ничего не отвечает. Есть вещи, о которых можно рассказать, думает Б, и есть вещи, о которых рассказать нельзя. Он закрывает глаза.
Словно во сне он возвращается на задний патио. Крашеная блондинка ведет его туда за руку. Это со мной уже было, думает Б, я пьян, я никогда отсюда не выйду. Некоторые поступки и жесты повторяются: женщина садится на расшатанный стул и расстегивает ему брюки, ночь будто бы парит над землей на уровне пустых ящиков из–под пива, похожая на смертоносный газ. Но кое–что изменилось: нет, к примеру, собаки, на востоке уже не висит луна, зато несколько светлых волокон предвещают рассвет. Когда дело идет к концу, появляется собака, вероятно привлеченная стонами Б. Она не кусается, говорит женщина, когда собака останавливается в нескольких метрах от них и скалит зубы. Женщина встает и приглаживает платье. У собаки на спине шерсть встает дыбом, из пасти течет прозрачная слюна. Тихо, Пуас, тихо, Пуас, приговаривает женщина. Сейчас она нас покусает, думает Б, отступая к двери. Дальше происходит нечто невразумительное: у стола, где играли в карты, теперь все стоят. Один из незнакомцев кричит во всю глотку. До Б доходит, что тот осыпает ругательствами его отца. Б идет к стойке, просит бутылку пива, выпивает большими глотками, захлебываясь, потом направляется к столу. Отец держится спокойно, думает Б. Рядом с отцом на столе лежит куча бумажных денег, он берет банкноты по одной и засовывает в карман. Ты не выйдешь отсюда с этими деньгами! — кричит незнакомец. Б смотрит на бывшего прыгуна. Хочет прочитать по его лицу, на чью сторону тот встанет. Пожалуй, на сторону незнакомца, думает Б. Пиво течет у него по шее, и только тут он чувствует, что весь горит.
Отец Б заканчивает считать деньги и смотрит на трех мужчин и на женщину в белом. Итак, кабальерос, мы удаляемся, говорит он. Сын, держись поближе ко мне. Б выливает на пол остатки пива и хватает бутылку за горлышко. Что ты делаешь, сын? — спрашивает отец. В его голосе Б улавливает легкий упрек. Мы спокойно уйдем отсюда, говорит отец, потом поворачивается к женщинам и спрашивает, сколько они им должны. Та, что стоит за стойкой, заглядывает в бумажку и называет довольно приличную сумму. Блондинка, которая стоит на полпути между столом и стойкой, называет еще одну цифру. Отец Б складывает в уме, достает деньги и протягивает блондинке: это тебе плюс за выпивку, говорит он. Потом добавляет еще пару купюр: это чаевые. Теперь можно уходить, думает Б. Оба незнакомца загораживают им дорогу. Б, сам того не желая, смотрит на женщину в белом: та села на один из пустых стульев и перебирает кончиками пальцев карты, разбросанные по столу. Только не мешай мне, шепчет отец Б, и Б не сразу соображает, что эти слова относятся к нему. Бывший прыгун сует руки в карманы. Незнакомец снова осыпает ругательствами отца Б, он велит тому вернуться к столу и продолжить игру. Нет, больше я играть не стану, говорит отец Б. Несколько секунд, глядя на женщину в белом (она впервые кажется ему очень красивой), Б думает про Ги Розея, который бесследно исчез с этой планеты, безобидный, как ягненок, в то время как нацистские гимны взмывали в небо кровавого цвета, и воображает себя самого Ги Розеем — Ги Розеем, похороненным на одном из пустырей Акапулько, исчезнувшим навсегда, но тут он слышит, как отец упрекает за что–то бывшего прыгуна, и осознает, что, в отличие от Ги Розея, сам он не одинок.