Вскоре мы услыхали дикарскую музыку — она доносилась из ванной. Я уже успел рассказать Эррере про музыкальные пристрастия Бубы, про то, как в нашей общей квартире он взаперти слушал свои дьявольские кассеты, но Эррера самолично никогда ничего подобного не слышал. Какое-то время мы как завороженные слушали стоны и бой барабанов, потом Эррера, который действительно был парнем образованным, заявил, что это какой-то там Манго, музыкант из Сьерра-Леоне или Либерии, один из самых известных представителей этнической музыки, и мы перестали обращать на дикарские звуки внимание. Но тут дверь распахнулась, Буба вышел из ванной и молча сел рядом с нами, словно ему вдруг очень захотелось посмотреть телевизор, а я заметил, что от него идет какой-то странный запах — запах пота, который при этом не был запахом пота, запах затхлости, который не был запахом затхлости. От него пахло сыростью и грибами. Странно пахло. Я, признаюсь, почувствовал себя не в своей тарелке и понял, что Эррера тоже почувствовал себя не в своей тарелке, оба мы были не в своей тарелке, оба больше всего на свете хотели побыстрее убраться куда подальше, бежать со всех ног в номер Буцатти, где найдем шесть-семь наших ребят, играющих в карты, в открытый покер или в одиннадцать — вполне цивилизованную игру. Но представьте себе, что ни один из нас двоих даже не пошевелился, словно запах и присутствие рядом Бубы парализовали нас. Это не было страхом. Это совсем не было похоже на страх. Это было что-то более неистовое. Словно воздух вокруг нас уплотнился, а мы сами в нем растворились. Ну, во всяком случае я почувствовал нечто подобное. Потом Буба заговорил — он заявил, что ему нужна кровь. Да, кровь, наша — моя и Эрреры.
Кажется, Эррера рассмеялся, не так чтобы по-настоящему, но слегка. Потом кто-то выключил телевизор, кто — не помню, может, Эррера, может, и я. А Буба сказал, что у него получится, только нужно добыть несколько капель крови и заручиться нашим молчанием. Что у тебя получится? — спросил Эррера. Игра, ответил я. Не знаю, как я догадался, но, честно признаться, я с первой секунды догадался. Да, игра, сказал Буба. И тогда мы с Эррерой засмеялись и, помнится, переглянулись. Эррера сидел в кресле, я — на полу рядом со своей кроватью, а Буба скромненько примостился у изголовья кровати. Кажется, Эррера задал ему несколько вопросов. Я тоже задал вопрос. Буба ответил на пальцах. Он поднял левую руку и показал нам три пальца: средний, безымянный и мизинец. И добавил, что попробовать ничего не стоит. Большой и указательный пальцы он держал скрещенными, словно изображал лассо или петлю, где задыхался маленький зверек. Буба предсказал, что Эррера выйдет на поле. Потом сообщил, что надо с особым вниманием отнестись к цветам футболки, и еще сказал что-то о счастливом случае. Его испанский оставлял желать лучшего.
Затем, как мне запомнилось, Буба снова зашел в ванную, а когда вернулся оттуда, в руках у него были стакан с водой и опасная бритва. Нет, этим мы резаться не станем, сказал Эррера. Бритва хорошая, сказал Буба. Твоей бритвой мы резаться не станем, повторил Эррера. Почему? — спросил Буба. Потому что потому, сказал Эррера, не желаем, и все. Или желаем? Он посмотрел на меня. Нет, ответил я. Я воспользуюсь своей собственной бритвой. Помню, когда я поднялся, чтобы сходить в ванную, ноги у меня дрожали. Своей бритвы я не нашел, наверное, забыл в квартире, так что я взял ту, что предлагала клиентам гостиница. Эррера еще не вернулся, и Буба, казалось, заснул, сидя в изголовье кровати, хотя, когда я закрыл дверь, он поднял голову и молча посмотрел на меня. Мы продолжали молчать, пока не раздался стук в дверь. Я пошел открывать. Это был Эррера. Мы с ним сели на мою кровать. Буба сел напротив, на свою, и держал стакан между двумя кроватями. Затем стремительным движением поднял один из пальцев той руки, что держала стакан, и сделал себе аккуратный разрез. Теперь ты, обратился он к Эррере, который выполнил свою часть ритуала, воспользовавшись маленькой галстучной булавкой, единственным острым инструментом, который он нашел у себя. Потом настала моя очередь. Когда мы собрались пойти в ванную, чтобы вымыть руки, Буба нас опередил. Впусти меня, Буба, крикнул я сквозь запертую дверь. Вместо ответа до нас снова донеслась та самая музыка, которую совсем недавно Эррера, без всякого сомнения преждевременно (или мне так кажется сейчас), окрестил этнической.