— Лично мне предосторожность не мешает каждый день. Если ваши вопросы будут уместны, то, конечно, я отвечу на них. В противном случае не отвечу. Я могу также задать вам несколько вопросов?
— Конечно.
— В вашем положении вы можете задавать больше вопросов, чем я.
— Не понял.
— Как я понимаю, у нас разговор потенциального работодателя с нанимаемым работником. Предполагается, что наниматель может задавать больше вопросов.
— Теперь понял. Я не буду злоупотреблять своим преимуществом. Должен сказать, мистер Данилов, что вы сами больше похожи на нанимателя.
И действительно, у ван Эффена был вид процветающего человека. И к тому же довольно дружелюбного.
— Я не ошибусь, предположив, что вы носите оружие?
— В отличие от вас, мистер Ангелли, я не привык, чтобы обо мне заботились дорогие портные.
— Оружие заставляет меня нервничать. — В обезоруживающей улыбке Ангелли не было ни малейших следов нервозности.
— Оружие заставляет нервничать и меня. Вот почему я его ношу — на случай, если мне встретится человек, который тоже его носит. — Ван Эффен улыбнулся, достал «беретту» из кобуры на плече, вытащил магазин, протянул его Ангелли и положил пистолет на место.
— Помогло ли это вашим нервам? Ангелли улыбнулся.
— Как рукой сняло.
— А напрасно.
Ван Эффен сунул руку под стол и вытащил крошечный автоматический пистолет.
— «Лилипут» — во многих отношениях игрушка, хотя и смертельная в руках того, кто хорошо стреляет с двадцати футов.
Он вынул магазин, протянул его Ангелли и положил пистолет на место.
— Это все. Три пистолета — это уже слишком.
— Не сомневаюсь. — Исчезнувшая на миг улыбка Ангелли снова засияла.
Он подтолкнул оба магазина к ван Эффену.
— Не думаю, что нам сегодня понадобится оружие.
— Конечно. Но кое-что другое нам бы не помешало. — Ван Эффен опустил магазины в боковой карман. — Мне всегда казалось, что разговоры…
— Мне пиво, — сказал Ангелли. — Хельмуту тоже.
— Четыре пива, — подытожил ван Эффен. — Васко, не будешь ли ты так любезен…
Васко встал и вышел из кабинки. Ангелли спросил:
— Вы давно знаете Васко? Ван Эффен задумался.
— Уместный вопрос. Два месяца. А почему вы спрашиваете?
Лейтенанту хотелось звать, задавали ли они тот же вопрос Васко.
— Так, праздное любопытство.
Ван Эффен подумал, что Ангелли не тот человек, который будет задавать вопросы из праздного любопытства.
— Стефан Данилов — это ваше настоящее имя?
— Конечно, нет. Но под этим именем меня знают в Амстердаме.
— Но вы действительно поляк? — сухо и деловито спросил старший мужчина.
Его голос вполне соответствовал его внешности умеренно преуспевающего юриста или бухгалтера. Говорил он по-польски.
— За мои грехи! — Ван Эффен поднял брови. — Это вам, конечно, Васко сказал?
— Да. Где вы родились?
— В Радоме.
— Я знаю этот город, хотя и не очень хорошо. Довольно провинциальный городишко, как мне кажется.
— Я тоже так слышал.
— Вы слышали? Но вы же там жили?
— Четыре года. А в четыре года любой провинциальный город кажется центром вселенной. Мой отец, печатник, уехал оттуда в поисках работы.
— Куда?
— В Варшаву.
— Ага!
— Агакайте себе! — раздраженно сказал ван Эффен. — Вы так говорите, словно вы знаете Варшаву и пытаетесь проверить, знаю ли ее я. Почему, я не могу понять. Вы, часом, не юрист, мистер — не знаю, как вас зовут?
— Падеревский. Я юрист.
— Падеревский. Имя, конечно, вымышленное. Могли бы придумать что-нибудь и получше. Я прав, не так ли? Юрист! Не хотел бы я, чтобы вам довелось меня защищать. Следователь из вас никудышный.
Ангелли улыбался. А Падеревский нет. Он поджал губы. Потом резко спросил:
— Вы, конечно, знаете дворец с оловянной крышей?
— Конечно.
— Где он находится?
— Господи! Да что у нас здесь? Инквизиция? А! Спасибо!
Следом за Васко к столику подошел официант с подносом. Ван Эффен взял кружку с пивом. Поднял ее.
— Ваше здоровье, джентльмены! Дворец, которым вы так интересуетесь, мистер… а, Падеревский, находится рядом с Вислой, на углу Вибрзезе Гданьски и Сласко-Дабровского моста. — Он отпил немного пива. — Если он не переехал, конечно. Я не был там несколько лет.
Падеревского его замечание нисколько не позабавило.
— Дворец культуры и науки?
— На Площади парадов. Он слишком велик.
— Что вы имеете в виду?
— Я имею в виду, он слишком велик для того, чтобы его могли перевезти в другое место. Две или три тысячи комнат — это слишком много. Это просто монстр. Его еще называют свадебным тортом. Но, конечно, у Сталина был дурной вкус в архитектуре.