— Вижу, но скверно. Ага, вот… П-прах, сорвалось! Серп почти достал его…
— «Почти» нас не устраивает. Детка, ты поняла? Пробуем еще. Старайся. Очень старайся. Иначе я стану злым дядькой. Даже демоны Нижней Мамы боятся таких злых дядек…
— Я не умею! У меня не получается! Я могу наоборот…
— Ты плохая детка. Элм, объясни ей.
— Сейчас, Фарт. Объясню.
— Сто раз тебе говорил: не называй меня Фартом!..
Трое мужчин стояли по краям поляны, образуя искаженный треугольник. Внутри треугольника из земли торчали семь факелов: пять длинных и два коротких. «Факела-то зачем?! — удивилась Ядвига. — День ведь, солнце. И пламя странное: с червоточинкой…» Меж факелами дрожало стеклистое марево, будто над дорогой в жаркий полдень. А в мареве топталась девочка. Босая, белобрысая малышка. Совсем кроха, лет семи-восьми. С лицом у девочки творились чудные диковины. Плачет, бедняжка? Или марево черты искажает?!
Один из мужчин пошевелился. Колыхнулся серый плащ до пят; широкополая шляпа качнулась, скрыв лицо в тени. Точь-в-точь огромный гриб-нетопырник! Из-под плаща метнулись узкие руки, ухватили поводок-невидимку. Девочка захрипела, шатнулась, как от пощечины. Схватилась руками за горло. В ответ — взмах призрачного бича. Жертва извивалась змеей, будто в ее теле вовсе не было костей, пыталась закрыться от ударов.
Тщетно.
Ядвиге удалось подавить крик, лишь зажав себе рот ладонью.
— Не надо! Я буду пробовать!
— Уж постарайся, сделай милость. Давай!
Девочка обреченно смотрела в землю. Щуплая, в желтом платьице, трепетавшем на ветру, она походила на цыпленка в окружении стаи коршунов. Сердце Ядвиги разрывалось от жалости. Только чем тут поможешь? Ясно же: колдуны. Сунься — в жабу превратят. Мамка, помнится, в детстве стращала…
Женщина не выдержала: зажмурилась. А когда вновь открыла глаза, девочка медленно разводила руки в стороны. Взлететь хотела, что ли? Взгляд ее больше не упирался в землю. Жутковатые зеленые огоньки мерцали в глазах крохотного существа, которое вдруг показалось Ядвиге старше, много старше своих лет.
Или это был отсвет колдовских факелов?
Руки ребенка колыхнулись водорослями в реке, зажили собственной жизнью. Пальцы тянули, дергали, связывали, рвали, плели кружева. Движения до боли напоминали жесты колдуна в плаще, когда тот затягивал на шее жертвы петлю, взмахивал бичом. Неужели там, на другом конце нитей, кто-то тоже сейчас хрипит, корчится? Молит: «Не надо!» Шепчет: «Я буду пробовать?!»
Ядвигу прошиб ледяной пот. Бежать! Прочь от заклятого места! Пусть Леон бранится, пусть изобьет до полусмерти! Лишь бы не видеть, не слышать, не думать…
— Так, хорошо… давай, давай…
— Проклятье! Он почуял!
— Кто?
— Маг трона…
— Кисею! Быстро! Помогите мне!
— А она?
— Плевать! Главное…
Что было сейчас главным для колдунов-мучителей, узнать не довелось. Воздух налился аспидной чернотой, уши заложило. Ураганный порыв ветра задул и расшвырял в стороны факелы, кричащие птичьими голосами. Желток солнца сварился вкрутую. Навалилась душная, беззвездная ночь. Сквозь вой заблудшего бурана до Ядвиги долетел вопль Мэлис — ведьма отчаянно молола какую-то тарабарщину. Женщина еще успела увидеть, как победно, со взрослым злорадством усмехнулась девочка, делая шаг — нет! — гадюкой, тягучим студнем, жидкой смолой вытекая за рухнувший под ударом барьер…
В дальнем овраге, испуганный до колик, прятался Чащин Дедко.
Вылез он лишь к вечеру.
CAPUT I
Нет, не стоило есть на ночь моченых трепангов! Эта мысль неотступно преследовала Андреа Мускулюса все время, пока карета колдуна въезжала в Ятрицу. У злодейки-мысли имелась внушительная свита — например, раскаяние. Угрызения совести. Самоедство и самобичевание также были спутниками ее, вкупе с телесной немочью. И вся эта развеселая компания угнездилась в желудке, гласом вопиющего взывая к отдаленному рассудку: «Не остановил? Предался пороку?! Так ужо тебе!» Опытный чароплет, доверенное лицо самого Просперо Кольрауна, талантливый малефик, а в будущем — вполне возможно, что и личный лейб-малефактор короля Эдварда II, Мускулюс без особого труда справился бы с подлыми мятежниками. Взял бы за глотку куда быстрее, чем герцог Арнольд Крепыш подавил Бунт Пасквилянтов. Но полчища врагов казались неисчислимыми, подобно саранче на июльской гречихе, а силы требовалось беречь для другого.
Геенна снежная поглотила виртуоза-повара из «Пузатого фавна»! С укропом, с зернышками тмина, с рассолом, душистым и пряным, поданным отдельно в фарфоровой чашечке! Ах, на донце посудинки сладко ворковала чета фазанов… Или фазаны не воркуют, а курлычут? Впрочем, неважно. Колеса грохотали по булыжнику мостовой. От въездной таможни, где чернокожие рабы-ясновидцы отрешенно внимали эманациям багажа и кошельков гостей, карета свернула у Олень-Колодезя в квартал Казенных Мздоимцев. Вот площадь 3-го Эдиктария с памятником Конному Варвару. Дальше — трехэтажная, с башенками, обитель Веселых Братьев. Приплясывая на монастырской стене, ветер трепал штандарт с девизом ордена: «Скажи унынию „нет“!» Андреа сидел на козлах, ловко управляясь с вожжами. Да, низкое занятие для дипломированного колдуна. Но брать в поездку еще и кучера? Мужика ядреного и падкого на живое лакомство?! — недопустимый риск. Маясь брюхом, Мускулюс проклинал трепангов, чревоугодие, судьбу, а пуще всего доставалось троице лилльских девственниц, которые, собственно, и обретались в недрах кареты.
1
Здесь и далее — избранные цитаты из поэмы «Вертоград» Адальберта Меморандума, народного ятрийского поэта, штабс-секретаря Ложи Силлаботоников, автора «Куртуазного Декларата».