Кристин Орбэн
Шмотки
Гражданское состояние героини
Имя
Дарлинг. Я избрала это имя, поскольку каждый раз, когда кто-либо окликает меня, пусть даже с дурными намерениями, я имею слабость верить в то, что за этим последует объяснение в любви.
Возраст
Я родилась через пять лет после шестьдесят восьмого года (если вы не умете считать, тем лучше!). Соответственно, сражаться мне не за что, война между мужчинами и женщинами почти закончена. Мои соратницы взялись за работу. Я могу позволить себе роскошь отступления.
Цвет волос
Темные, но с приходом весны я веду себя как блондинка: одеваюсь в розовые и бледно-голубые цвета, на губах прозрачный перламутр. Я линяю.
Красива или нет?
Об этом я ничего не знаю. Окружающие ведут себя, будто так оно и есть.
Профессия
Продавщица в бутике Шанель. Затем личная жизнь.
Адрес
Плотно застроенный район, густонаселенный мужчинами. В квартале масса торговых точек, в особенности магазинов женского белья. Это мог бы быть Бангкок, Нью-Йорк, площадь Джамма-эль-Фнаа или какие-нибудь задворки Касабланки, но это тем не менее Париж.
Самое главное – избегать пустоты, природы, пустынь, джунглей, лесов, нормандских степных угодий и английских парков.
Враги
Практичность, польза.
Банкир.
Бухгалтер.
Я отказываюсь сводить чувство к удобству, а жест к функции.
Медицинская карта
У меня аллергическая гиперчувствительность IV типа к униформе.
Дыхание... Трудно выдерживать темп; мода спрягается в настоящем времени. Нет дня, где можно было бы найти убежище от катаклизмов.
Философия Дарлинг
Она есть то, что она носит. Бог творит, мода преображает.
Хобби
Мода дает мне свободу и сводит меня с ума.
Проблема
«Мода умирает молодой»[1]. Вот почему шопинг доставляет мне радость и в то же время повергает в меланхолию.
Решения
Винтаж? Униформа? Сопротивление?
Невозможно. Биологическим часам я предпочитаю климатические: Высокая Мода в январе, прет-а-порте2 в апреле, Высокая Мода в июле, прет-а-порте в октябре.
И так всю жизнь.
При участии:
Философ
Это мой сосед по лестничной клетке. Скверно одет, каждый вечер покупает газету «Монд», у него за плечами Узбекистан и несчастная любовь.
Мне нравится его грусть, это придает ему человечность.
Что я в нем ненавижу: вечный красный шарф и то, что он ни разу не забыл купить батон.
МТЛ
МТЛ – это женщина, в конце концов, больше ничего не знаю. В высшей степени рафинированный продукт, крайняя степень самоконтроля. Принадлежит к вымирающему племени снобов.
В таком случае ее надо защищать. К тому же она хрупка и в самом деле больна. Она мне очень нравится.
Бог
Это прозвище, данное МТЛ своему врачу, ведь если он Бог, то у нее больше шансов выжить.
Это божество, похоже, на Кевина Костнера.
Муж номер 1
Потому что, может, будут еще. Во всяком случае, все мужья похожи друг на друга.
Незнакомцы номер 7, 8, 9 и 10 надо, чтобы молодость прошла.
Дитя
Невинное, как в американских фильмах.
Приятель Dj
Для отвода глаз.
Женщины
Женщины куда лучше, чем мужчины, понимают язык шмоток, но я одеваюсь не для них.
Эглантина
Дружба невозможна. Фанатичная покупательница – это одинокий охотник.
И в ЗАГЛАВНОЙ РОЛИ:
Шмотки
Различные марки и магазины:
Агнес Б., Аззедин Алайя, Армани, Файсаль Амор, Baltique, Бон Марше, Шанель, Диор, Дольче-Габбана, Том Форд, Галери Лафайет, Джон Гальяно, Жан-Поль Готье, Гуччи, Жозеф, Донна Кэран, Карл Лагерфельд, Ральф Лоран, Леже, Леви Стросс, Александр МакКуин, Миу-Миу, Монопри, Москино, Тьерри Мюглер, Прада, Прентам, блошиные рынки на Клиньянкур и Ванв, Соня Рикель, Тасури, Унгаро, Валентино, Виктуар, Вивьен Вествуд, Луи Виттон, Ямамото, YSL.
Но также от:
Бенеттон, Эрик Бержер, Маноло Бланик, Bleu comme bleu, Бэрберриз, Роберто Кавалли, Фифи Шашниль, портниха моей консьержки, Колетт, Анн Демельмеестер, Альберта Феретти, Ферруччи, Диана де Фюрстенберг, Gap, Марк Жакоб, Жан-Пьер из Ванва, Кальвин Кляйн, Кокаи, Микаэль Корс,
Стелла МакКартни, Мартин Маргела, Old Navy, Жемчужина Клиньянкура, Раф Симоне, Мартин Ситбон, Кейт Спад, Вальтер ван Бейрендонк, Дрис ван Нотен, Зара.
Преамбула
Дождь. В дождь я не выхожу. Терпеть не могу дождевики и вообще практичную одежду. Усаживаюсь на пол под купол юбок, как ребенок, которым я никогда не была (впрочем, в мамином платяном шкафу я себя вела иначе), и навожу порядок. Если бы те, кто меня осуждает, рассматривали мой гардероб как медпункт, а мои шмотки как компрессы, они проявили бы милосердие.
Прочие люди – по случаю дождя либо солнечной погоды – читают Франсуазу Саган или Филиппа Соллерса; я читаю этикетки на своих шмотках.
Для меня черное – это цвет, который обращается к себе; иногда я одеваюсь в черное от шляпы до ботинок. Черный – это ночь, состояние духа, фатальность, простота: черный как смоль, что носили вдовы, черный как чернила, поплывшие слезой, черный как пачкающаяся вакса, как трудно добытый уголь, в черном совсем нет легкости. Черный – цвет дней, когда у меня не было вдохновения, чтобы одеться; черный – это кутеж, оргия цвета, радуги, ячменного сахара и прочих леденцовых радостей, веселящих сердце.
Противоположность ему – красный. Красный есть дьявол, Красная Шапочка, Валентино, красные маки, кровь, губы, рубин, гнев или стыд. Фрукты и вино, которое я люблю.
Красный необходим, чтобы сказать, что ты здесь, когда тебя нет. Если я опустошена, если все уже не в счет, кроме шмоток, кроме этого длинного платья с кроваво-красными бликами пурпура, киновари, багрянца, кармина, кошенили.
В красном идут на вальс и на смерть. Нет ничего легче, чем выбрать одежду на смерть, надо лишь одеться тепло и удобно, будто собираешься ехать в холодные края; ведь воздух там леденит.
Старые платья – это кожа, протез, индивидуальность, переливание крови, прививка, привой, то, что я обожаю и могу заимствовать у других. Порой достаточно сущего пустяка, чтобы перемениться: папка для бумаг, платье haut couture, сумочка, прическа, буйство прядей, помогающее внушить себе уверенность, сообразительность, чувствительность, даже слабости, те, что скрывают, и те, что хотят продемонстрировать.
Одежка – это одна из составляющих создания нового, прежде всего для того, чтобы от одежды исходило мое излучение. Я читаю по шмоткам, как другие по марке кофе, я сравниваю, теоретизирую, размышляю. Я предпочту уродину в бюстье от именитого кутюрье красавице в топе от «Кокай». Шик и обаяние можно купить. Вот подлинная справедливость. Шмотки похожи на бумажные носовые платки, они осушают слезы.
Я бросила работу. Мне разонравились люди, заваленные работой, всегда одетые в серые костюмы или черные костюмы, разонравились ежедневники, до отказа забитые деловыми встречами, где уже нет места для жизни, для тоски, для концентрических кругов, которые я готова выводить до бесконечности, разонравились праздные офисы – с меня хватит; когда я выхожу из принадлежащей мужу архитектурной мастерской в Пюто, мне кажется, что весь свет насмехается надо мной.
Моя вселенная уже не та, в которой существуют часы работы бутиков, вечный стресс и препирательства с клиентками у Шанель, моя вселенная – ничто, тряпка, и это с давних пор, со времен кукол Барби. Это ничто я получила в наследство от матери вместе с двумя комодами в стиле Людовика XV, набитыми беретами из бархата.