– Это еще что?
– Разбалансированность, возникающая в результате невозможности адаптации к новой ситуации. Отсюда пароксизмы поведения, полная путаница в мыслях, ступор, прогрессирующий упадок сил, то есть безумие.
– Раптус? Рэп? Рэпер? Итак, да здравствует раптус, но будем серьезнее: как мне одеться для свидания с Богом?
– Ты будешь выглядеть сногсшибательно в черных чулках в сеточку, с поясом, в юбке с разрезом до... ну ты меня поняла, в том корсете, про который ты говорила, из которого выпирает грудь.
– Ну ты просто тяжелобольной, ты описываешь нелепый наряд шлюхи из берлинского борделя шестидесятых годов! Стыдись! Даже на площади Дофин на них вещи «Prada». Такого больше не сыщешь. Я-то думала, что философ даст мне утонченный совет, но, кажется, мне следовало обратиться к водителю грузовика.
– Послушай, поверь мне, мужчины устроены довольно просто. Сначала заставь его прийти в возбуждение, а уж потом можешь атаковать его со своими кутюрье, зеленой овчиной, кроваво-красными розами, с ночным горшком на голове – ему все покажется замечательным! Важно, чтобы он возбудился... Дарлинг, мне пора, мне еще нужно написать о законах зрительного восприятия: почему желтый цвет возбуждает в нас радостные чувства, а голубой погружает в грустное состояние? Почему наше зрение воспринимает зеленый как красный и наоборот? Ньютоновская теория не в состоянии ответить на эти вопросы, поскольку она основана на предположении, что все цвета уже содержатся в белом цвете.
– И ты хочешь, чтобы я оделась в белое?
– В этом случае, согласно Ньютону, ты привнесешь с собой все цвета; но по Гете – выходит наоборот, он утверждает, что цвет рождается в сопоставлении, в диалоге между светом и тенью: цвета есть «действия и страдания света».
– Если я верно поняла, по Ньютону, мне нужно одеться в белое, по Гёте – в черное с белым, а ты советуешь напялить на себя наряд путаны!
– Позволь, я пойду доделывать текст, посвященный взаимосвязи светотени и цвета, а по возвращении я дам тебе разъяснения по данному вопросу.
– Пожалуй, может, мне поработать над твоим текстом? Этот раздел науки мне знаком куда лучше, чем тебе. Послушай, я готова принести соболезнования Ньютону и Гёте, но и черный, и белый подлежат изгнанию: белый – потому что он превращает тебя в ту, что перескакивает через промежуточные этапы, предшествующие свадьбе, а черный переносит тебя в следующую, вдовью, фазу. И тот и другой знаменуют катастрофу; их сочетание еще хуже: черное с белым – это «Courreges»! Я готова наградить девицу, способную преуспеть в любви, разодевшись в черное с белым; шахматная клетка, геометрия, то вверх, то вниз, черное с белым – это совсем не сексуально! Что касается ощущения грусти, излучаемого синим, и чрезмерной ясности, исходящей от желтого цвета, – здесь я склонна согласиться. Но давай упростим все, забудем о цвете. Я отложу решение до того момента, как прочту твой текст. Давай сосредоточимся на форме. Я считаю, что мне необходима свободная юбка, уж точно не стягивающая бедра.
Верх должен быть прилегающим, нужно подчеркнуть линию плеч, грудь, талию. Чтобы поддерживать напряжение, необходимы пуговицы. Следует предпочесть комплект, отказавшись от платья – его приходится снимать через голову, при этом оно задевает уши и портит прическу; длина юбки – до середины колена, не выше и не ниже: в одном случае выглядит слишком строго, в другом – провокационно. Длина до середины колена – это завуалированное приглашение, приоткрытая дверь, легкая закуска.
Чулки могут быть на резинке или в сочетании с поясом, главное Ы телесного цвета, черные и цветные чулки необходимо исключить. Речь идет о коже, а вовсе не о похоронах или карнавале. Чулки тонкие, не более восьми ден, они поскрипывают под пальцами, поддаваясь ласке. Обувь – туфли из тонко выделанной кожи, они хорошо сидят на ноге – можно сказать, как влитые, они поддерживают ступни, ласкают их, обнимают, не травмируя. Каблук – сантиметров шесть максимум. Мужчина влюбляется в женщину, а в не шест для прыжков. Шесть сантиметров достаточно, во избежание опущения почек; выгода в том, чтобы приподнять низ и подчеркнуть грудь: слегка выпятить зад и подчеркнуть талию. Грудь вносит противовес в этот беспорядок, sex-appeal – это вопрос равновесия. Прочее не столь важно. Привлекательный силуэт исходит из пропорций, а не из роста.
– Интересно, зачем ты спрашивала мое мнение?! У меня голова идет кругом от всех этих уточнений, я под угрозой расстрела не смог бы рассуждать о «физическом воздействии, о психологии цвета», у меня из-за тебя просто завихрение мозгов.
– У тебя все прекрасно получится, внесешь наконец в свои мудреные статьи чуточку плоти, чуточку эмоций. В журнале «Point» не поймут, как это у тебя получилось; обопрись на мой шкаф, обопрись на конкретику, на реальность, и ты припрешь их к стенке.
Перед тем как закрыть за собой дверь, ведущую на площадку, философ обернулся и произнес:
– Дарлинг, я хочу задать тебе вопрос: неужели ты не ценишь любовь больше всего на свете, больше, чем шмотки?
– Прежде чем доверить тебе, что я ценю в жизни больше всего, сообщу тебе важнейшую вещь: тебе не следует носить носки с ботинками «дерби».
«Истинный цветок – это ты»
Я ждала его, приклеившись к телефону.
Он дал о себе знать букетом, доставленным посыльным фирмы «Интерфлора».
Никогда бы не поверила, что четыре слова, написанные черными чернилами на картонном прямоугольнике, взбудоражат меня до такой степени: «Истинный цветок – это ты». Только любовь ведает, что тот, кто причиняет боль, может нести благо.
Шмотки всегда несли мне благо, за исключением тех случаев, когда в магазине не оказывалось моего размера.
В шкафу меня дожидались купальник из гофрированного полиэстера «Антифлирт» и повязка на голову от «Repetto», купленная в «Галери Лафайет». Нет, я не собиралась отправляться на острова Карибского моря, но купальник и парео могли привести меня туда. Необходимо было срочно их примерить еще раз: это могло отвлечь меня от Бога с его запиской.
Цветы не носят платьев
На роду написано». Как часто в детстве я слышала этот рефрен. Люди говорили: «На роду написано», когда речь шла о смерти и о любви, как если бы и то и другое таило в себе частицу судьбы. По-арабски – мектуб.
Мектуб – это слово мне подходит. Быть может, существует любовь, которая на роду написана. Так говорят, не веря в это, никому неохота снова вмешиваться в дела судьбы со связанными руками и ногами. Каждый хранит в себе искорку воли, отличающую его от инфузории. А меж тем... Мектуб? Что, если это правда? На моем пути встречалось немало мужчин, так почему оказалось, что мне необходим именно он?
Мы оба уже однажды были связаны клятвой, быть может связаны и до сих пор, мы верили, что любим, и были разочарованы, испив чашу до дна, когда желание умерло.
Расхаживая по комнате, я обмахивалась согнутым, помятым картонным прямоугольником – в надежде уловить запах черных чернил, быть может слабый отзвук его собственного запаха, ведь несколько часов назад он держал его в руках.
Истинный цветок – это ты, сказал он.
Я была розой, розовой, на длинном стебле, розой без шипов, розой, раскрывшей тяжелые шелковистые благоуханные лепестки, впитавшие воду, слезы, жизнь и желание, а он пришел сорвать меня, цвет моей зрелости, чтобы я раскрылась, развернулась, чтобы оросить меня, пока я не поблекла и не увяла вскоре, как звезда на утреннем небе. Потому что маятник времени врезан в плоть, в кору деревьев, в твердь планет, в мое собственное сознание с той самой ночи, когда умерла моя мать, это была ночь скорби, распахнувшая передо мной врата свободы. А меж тем светало, на тротуарах появились прохожие, собираясь группами; до меня доносился лишь их смех, я видела их улыбки, их форму и цвет. Мне хотелось бы, чтобы Бог, говоря со мной, обращался ко мне на «ты» в разговоре и на «вы» на бумаге. Мне нравится отстраненность письма. Нерешительность письменного обращения на «ты» напоминает неуместное или чересчур вольное прикосновение. Меня приводит в замешательство малейший его знак: слово из округленных губ или буква, слащавая, как ласка, – все, что он говорит и чего не говорит, его уверенность и очевидные колебания. Я не страшусь обмануться, поверить в то, чего не существует, не боюсь повторять сказанное им, представлять то, о чем он думает, длить наше первое свидание до бесконечности – забывая о наделанных мною ошибках. Я более не способна сдерживать сердечные порывы. Я уже не подчиняюсь ни собственным желаниям, ни диктату шмоток – с тех самых пор, как впервые увидела его и он угнездился в моем теле.