…Что они будут повешены, убиты.
Да.
Евреи, приехавшие из-за границы – из Бельгии, Чехословакии, из Франции, из Голландии и других стран, – этого не знали.
А польские – знали. Потому что в окрестных городах и местечках обо всем этом уже говорили. То есть польские евреи были предупреждены, а другие – нет.
И кого они предупреждали? Польских евреев или евреев из других стран?
Тех и других. Он говорит, что евреи из западных стран приезжали сюда в пульмановских вагонах, что они были хорошо одеты – все в белых рубашках, что в вагонах стояли цветы, что пассажиры играли в карты…
Генрик Гавковский
Но, насколько мне известно, евреев из западных стран редко привозили в пассажирских вагонах. Большинство из них приезжало в вагонах для скота.
Нет, это не так, это не так.
Не так? А что говорит мадам Гавковская?
Мадам Гавковская говорит, что, может быть, ее муж не все видел.
Да.
Он говорит, что видел все. Как-то раз на станции Малкиня один еврей из тех, что приехали из-за границы, вышел из вагона что-то купить в буфете, но поезд тронулся, и он побежал вслед за ним…
Чтобы догнать его?
Да.
Чеслав Боровий
Значит, он подходил к этим пассажирским вагонам, к этим «пульманам», как он их называет, и показывал этот жест иностранным евреям, которые были слишком спокойны и ничего не подозревали?
Да. Хотя, в принципе, не только им, но всем евреям.
Прямо шел по платформе и показывал? Спроси его!
Да, дорога проходила там же, где и сейчас; когда охранник не смотрел или куда-нибудь отходил, он показывал им этот жест…
Генрик Гавковский
Ева, спроси месье Гавковского, почему у него такой грустный вид.
Потому что я видел, как людей ведут на смерть.
Далеко ли мы сейчас от того места?
Не так далеко, примерно в двух – двух с половиной километрах…
Что именно там было? Лагерь?
Да.
А почему он показывает на этот тракт?
Там… там была дорога… железная дорога, ведущая в лагерь!
Доводилось ли месье Гавковскому, помимо тех составов, которые он вел из Варшавы и Белостока на станцию Треблинка, также вести поезда с заключенными со станции непосредственно в лагерь?
Да.
Часто ли он это делал?
Два-три раза в неделю.
И в течение какого времени?
Примерно полутора лет.
То есть на протяжении всего существования лагеря?
Да.
Вот рампа. Итак, он прибывает сюда, здесь конечная точка пути. Позади его локомотива двадцать вагонов, так? Спроси его об этом.
Нет, вагоны находились впереди.
То есть он их толкал?
Именно. Он их толкал.
Он их толкал…
Ян Пивоньский (вокзал Собибора)
В феврале 1942 года я начал работать здесь помощником стрелочника.
Здание вокзала, рельсы, платформа – все осталось таким же, каким было в 1942-м? Изменилось ли что-нибудь с 1942 года?
Ничего.
В каком именно месте начинался лагерь? Где проходила его граница?
Пойдемте. Я вам покажу точное место. Вот здесь стоял забор, который шел вон до этих деревьев. И был еще один забор, который шел в сторону вон тех деревьев.
Значит, если я сделаю шаг сюда, то окажусь на территории лагеря, не так ли? В самом лагере.
Именно так.
А здесь, в пятнадцати метрах от станции, мы уже за его территорией? Тут польская территория, а тут зона смерти?
Да. По приказу немцев польские железнодорожники обязаны были разделять составы на несколько частей: локомотив с двадцатью вагонами отправлялся в сторону Хелма; у развилки он разворачивался и вез состав в лагерь, толкая вагоны перед собой… Он ехал по другому пути, вон по тому. Там начиналась рампа.
Значит, если я правильно понял, это место находится за пределами лагеря… Но стоит вернуться сюда, и мы уже внутри него… По сравнению с Треблинкой в Собиборе станция фактически является частью лагеря. Так, здесь мы снова на территории лагеря…
Эта дорога проходила внутри него.
Та самая… та самая дорога?
Да. Та самая.
Она не изменилась с того времени.
Значит, сейчас мы находимся в месте, которое называлось рампой, так?
Да, мы стоим на рампе, куда высаживались жертвы, обреченные на уничтожение.