В нашем подвале сразу, в первый же день, начались горячие политические дискуссии. Все знали один другого давно, и самое главное, никто не боялся говорить, что думал. В темпераментных беседах на тему военной стратегии опять большим авторитетом являлся Мусе Штарк. Он светился оптимизмом.
— Не пройдет и три дня, — горячо информировал Мусе, наверно, под влиянием Шпанова, — и с Гитлером будет навсегда покончено. Вскоре, — продолжал Мусе, — завтра, от силы послезавтра поднимется могучий немецкий рабочий класс, а по его примеру весь западноевропейский пролетариат. Рабочие сметут со сцены прогнившие буржуазные режимы.
Однако прошло три дня, прошло тридцать дней, прошли года длиной со Вторую мировую войну, а немецкий рабочий класс не восстал против своего правительства. Не оправдался ни один марксистский «научный» прогноз относительно классовой борьбы в Германии. Вообще война показала — идеологические схемы марксизма-ленинизма имеют мало общего с реальными политическими процессами, а классовая борьба никак не является определяющей в истории. Характерно, что с начала войны Москва втихаря сняла с периодических изданий и пропагандистских брошюр идеологически абстрактный эпиграф: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», заменив его реально понятным — «Смерть немецким оккупантам!». История показала, что патриотические идеи национализма удивительно легко разрушили принудительно созданные коммунистическо-большевистские
На второй день войны неожиданно для львовян советская власть стала панически убегать из города. Жители нашего дома с изумлением наблюдали, как большая колонна полка НКВД, который дислоцировался на Клепаровской улице в Доме инвалидов, во главе с командиром, опустив головы, с зачехленным полковым знаменем понуро маршировали в сторону Лычакова, на восток. При виде лавины ненавистных синих фуражек прохожие инстинктивно прятались в подъездах. Львовяне с облегчением крестились им вслед. А в городе проводилась поспешная эвакуация партийно-административных работников, то есть приплывшего из России элемента. Коренных львовян эвакуация не охватывала.
Из квартиры напротив стоящего дома, в которой когда-то проживала депортированная в Казахстан вдова, эвакуировалась семья какого-то партийного чинуши. Возле ворот дома стоял грузовик, который молоденькие солдаты, под присмотром гражданского начальника, загружали явно награбленным имуществом. Жители квартала знали, что эта советская семья, как и все другие, прибыли во Львов «для ловли счастья и чинов» с одним фанерным «чемоданом». Видимо вдова оставила всю мебель и нажитое за долгие годы имущество вместе с оконными занавесками. Партаппаратчикам и чекистско-военной верхушке продавали за символическую плату, а фактически за бесценок, из закрытых складов вещи и мебель вывезенных в Сибирь львовян.
Автомобиль аж трещал от ковров, покрывал, рулонов мануфактуры, подушек и перин. Погрузили рояль, снятую с потолка люстру, завернутые в скатерть сервизы, швейную машинку «Зингер», мебель, несколько художественных картин, женскую и мужскую одежду, кухонную посуду. Солдаты еще что-то поспешно приносили и довкладывали. Вскоре грузовик наполнили под самую завязку. Пирамидальная гора нагруженных вещей достигла такой высоты, что возник вопрос, сможет ли багаж, на зацепившись, проехать под мостом. Наконец вышла пышногрудая, в теле хозяйка и стала неуклюже лезть на самый верх этой пирамиды. Солдаты подсадили ее, и она как-то неуверенно докарабкалась и устроилась. Затем муж протянул ей запеленатого младенца. И тут случилось непоправимое: то ли муж не дотянулся, или жена неудачно наклонилась к нему — завернутый в пеленки ребенок выскользнул у них из рук и упал на булыжную мостовую. Смерть наступила мгновенно. Женщина ойкнула и запричитала. Солдаты подали ей мертвое тельце, и машина, покачиваясь, тронулась.
В тот же день Блязер, Штарк, Ребиш и кто-то еще из наших мужчин бросились в военкомат. Там застали раскардаш и хаос. Помещение окружила толпа взволнованных, возбужденных граждан, желающих идти добровольцами на фронт. Мусе рассказывал, что возле военкомата собралась солидная толпа львовских тружеников. Отец, который там был, сказал нам, что настоящих рабочих от станка он не заметил, собрались только молодые евреи. Ни львовские поляки, которые считали советскую власть оккупационной, ни тем более украинцы добровольно не спешили в ряды Красной армии. Относительно возможного прихода немецкой армии общественность Львова разделилась по национальным признакам. Украинцы ждали немцев с надеждой, поляки — с интересом, евреи — с опаской. Последние оказались самыми далекоглядными. Советская власть знала подлинные настроения населения, потому в Западной Украине настоящую военную мобилизацию не проводила. Более того, тех западноукраинских граждан, которые к началу войны уже находились в армии, скоро сняли с фронта и отправили до конца войны в тыл в рабочие батальоны.
— Возвращайтесь домой, — обратился к толпе военком. — Надо будет, вас позовут. Пока что в действующую армию никого не забираем. Мобилизационные распоряжения не поступали.
На настойчивое желание выдать хотя бы стрелковое оружие, он ответил, что в военкомате оружия нет. Оружие в арсенале, а тут не арсенал. На самом деле власть не желала выдавать гражданским оружие.
— Типичные российские чиновничьи порядки, известная их «канитель», — сердился Мусе. — Никто ничего не знает, но все «при деле».
На другой день в обед совсем рядом послышался сухой треск револьверных выстрелов, пулеметные очереди, взрывы ручных гранат. Жители в панике спустились в подвал. Разошлись слухи, что немцы рядом высадили десант. Но, как скоро выяснилось, стрельбу в городе начали не немцы, а члены боевки ОУН. Первым делом они напали на тюремную охрану с целью освободить политзаключенных. Это им не удалось. События быстро приняли неожиданный для расчета повстанцев поворот. Генерал Власов (тот, из будущей РОА) провел удачное контрнаступление и задержал немцев под Перемышлем. Львов на какое-то время был спасен от немцев.
Опомнившись, в город из Тернополя возвратилась советская администрация, а с ней конвойный полк НКВД. Армия вместе с энкаведистами к концу дня ликвидировала разрозненные группки плохо вооруженных, малочисленных оуновских боевиков. Кого задерживали, расстреливали на месте. Советские танки обстреливали чердаки, особенно башни религиозных сооружений, потому что там, по их мнению, засели диверсанты. Вследствие этого были повреждены башни костелов св. Елизаветы, Марии Магдалины, Латинской кафедры, церкви св. Николая, св. Пятницы и других львовских храмов.
Неудачная для ОУН 24 июня акция еще раз показала, что украинцы во Львове составляют маломобильное меньшинство. В отличие от поляков, они не в состоянии были организовать массовые повстанческие выступления в городе. Когда в июле 1944 года, в похожей военной ситуации, поляки ударили в тыл отступающего вермахта, то без осложнений помогли Красной армии овладеть всем городом. В десятитысячной львовской дивизии Армии Краевой воевала городская молодежь, которая знала во Львове все ходы и выходы и которая отлично ориентировалась в сплетении улиц и переулков родного города.
Утром к нам зашел Мусе в брюках-гольф (немного ниже колен), в высоких альпийских ботинках на толстой кожаной подошве, с рюкзаком на спине.
— Пришел с вами попрощаться, — бодро сообщил он, — иду с друзьями на Восток. Не желаю жить под Гитлером.
Напуганные вооруженным выступлением разрозненных, малочисленных боевых групп ОУН, комендант Львова ввел жесткое военное положение Советские органы не ориентировались в действительных силах и потенциальных возможностях украинцев в городе, а у страха, как известно, глаза велики.
Было оглашено паническое распоряжение, по которому запрещалось лицам скапливаться в открытых подъездах, не разрешалось не только открывать окна с фасадной стороны зданий, но и подходить к ним. Горожане, привыкшие наблюдать мир как раз через окна, вопреки суровому запрету продолжали подсматривать за движением на улицах города. Запрещенное привлекало, хотя происходили трагические случаи, когда красноармейцы, заметив за оконными занавесками силуэты, открывали огонь. Как отмечалось, советские танки в погоне за диверсантами обстреливали башни церквей и костелов, обрывали провода городских сетей. Трамваи замерли, опустевшими улицами сновали только военные патрульные грузовики. Для маскировки от авиации автомобили были густо убраны зелеными ветками. Сверху они смотрелись как мирный зеленый куст. Красноармейцы ложились на живот в кузов автомобиля по пятеро с каждого борта. Дула их винтовок были направлены крыши, чердаки и окна верхних этажей. В таком грозном виде эти несуразные псевдокусты курсировали притихшими улицами центральной части города.