Зато от новых флагов, которые появились на башне городской Ратуши, поляки отводили взгляды. Там посредине трепыхался немецкий государственный флаг, с которым от беды подальше, вынужденно можно было как-то смириться, потому что по четырем углам башни развевались сине-желтые стяги, которые приводили польских патриотов в бешенство. И не без оснований. Вопреки официальной польской пропаганде львовские поляки в глубине души прекрасно понимали, что Львов является только искусственным польским островом, окруженным украинским этническим морем. И при малейшем благоприятном повороте политических событий море готово мгновенно поглотить чужеродный остров. Сине-желтые флаги на львовской Ратуше символизировали исторический конец польскому господству в Галиции.
На тумбах для объявлений и просто на стенах домов виднелись расклеенные плакаты с текстом провозглашения независимости Украины. В глаза бросались продолговатые, узкие афишки, где на красном фоне белыми буквами была лаконичная надпись: «Украина — для украинцев». Мусьо Штарк прокомментировал этот лозунг так: «Утверждение понятное и справедливое. Украина, естественно, должна принадлежать украинцам, но что на это скажут немцы?».
В отличие от поляков, галицийские евреи не боялись украинской государственности ни в 1918, ни в 1991 годах. Не боялись и в 1941 году. Евреи знали, как я уже говорил, что ни одна украинская политическая сила не исповедует идеологию антисемитизма, и достигнуть затем с украинцами консенсуса будет несложно. Вот, например, что писал о развитии украинско-еврейских отношений в будущем независимом Украинском государстве выдающийся деятель ОУН Николай Сциборский: «Долгом украинского общества является убедить еврейство в том, что будущее Украинское Государство не прячет в себе для него никаких опасностей. Более того, в условиях этой государственности и ее будущей общественно-продуктивной и экономической организации — еврейство найдет для себя более благоприятные условия для труда и существования, чем оно имеет сейчас на оккупированных украинских землях. При этих модификациях, главным образом экономического характера, которые после развала оккупации будут на Украине, евреи с их активностью и предприимчивостью смогут и для себя найти благоприятное положение и принести пользу общему процессу государственного строительства. В частности очень полезными для себя и для общества евреи могут стать в оживлении свободного товаро-коммерческого оборота в Украине после господства большевиков.
Вместе с тем необходимо ясно сказать еврейству, что наше державническое движение не видит никаких оснований и пользы в ограничении правового положения еврейства в Украине. Наоборот, задачей власти будет создать евреям равноправное положение и возможность проявлять себя на всех участках общественно-гражданской, культурной и иной деятельности. Это приведет к быстрому исчезновению современной изоляции евреев. Что же до опасений, что равноправность евреев может нанести вред государственности, надо иметь ввиду, что евреи не представляют собой такого рода национального меньшинства в Украине, которое имело какие-то субъективные причины принципиально-враждебно относится к нашей независимости. Наоборот, благоприятные условия существования, втягивание в круговорот государственно-общественной деятельности наравне с другими — все это приведет к создание в еврейских массах чувства не только лояльности, но и будущего сознательного государственного патриотизма».
Приведенные строки из программной статьи «Украинский национализм и еврейство» были адресованы руководящему активу Организации. Их опубликовал в тридцатые годы орган Руководства Украинских Националистов — теоретический журнал «Развитие нации», который по цензурным соображениям издавался в Праге. Такой взгляд на украинско-еврейские отношения в условиях независимой Украины сохраняет свою высокую актуальность и сегодня. Но вернемся к событиям июля и к количеству тогдашних жертв.
По канонам и правилам иудаизма, мертвеца должны похоронить в день смерти до захода солнца. В такие же сжатые сроки хоронят своих покойников и мусульмане. В странах с жаркими климатом, где возникли эти две конфессии, иначе поступать с мертвыми телами невозможно.
Еврейский погребальный обряд во Львове не мог сравниться с пышностью католических похорон. Обычно католическая похоронная процессия, которая направлялась на Яновское кладбище, формировалась вблизи костела св. Анны, потому что дальше ей мешало движение городского транспорта. Процессию возглавлял человек в белой с коронами накидке, который держал в руках высокий крест. За ним шел ксендз. Затем гнедые кони неспеша тянули похоронную колесницу-караван. Украшенный вычурною резьбой в стиле барокко львовский караван напоминал сказочную хрустальную карету Золушки. Катился он на высоких резиновых колесах. Сквозь прозрачные стеклянные стенки каравана было видно катафалк, на котором покоился гроб с покойником, скорбная группа родственников и друзей важно шествовала за караваном. Кроме возчика, похоронную процессию обслуживали четыре носильщика, так называемые «караваняжи». Они производили все необходимые манипуляции с гробом: переносили, ставили, снимали, опускали.
Еврейские похороны выглядели скромнее и проходил менее церемониально. Не пара лихих гнедых, а одна рабочая лошадка, не карета-караван, а обыкновенная телега и обыкновенный неокрашенный гроб (верующих хоронят в саване). Родственники и друзья еврейского покойника не сдерживали своих чувств, среди жалобщиков слышался сильный плачь и рыдания. В похоронах принимали участие профессиональные плакальщицы. От нашего квартала до начала улицы Золотой рукой подать, а эта улица заканчивается перед воротами еврейского городского кладбища. Магистрат запретил проводить похоронную процессию по улице Золотой, почему-то требуя, чтобы процессия добиралась к кладбищу только по улице Пилиховского (ныне Ерошенка). В связи с этим возникали частые скандалы, в которые вмешивалась польская полиция.
В коридоре дверей нашего подъезда одного дня появилась группка юношей из еврейской религиозной школы — ешибота. Ребята между собой тихо разговаривали на непонятном языке, которую Йосале определил как гебрайскую (иврит). Ешиботники разительно отличались от остальных еврейских мальчиков. Одетые в черные лапсердаки, черную обувь, черные ермолки, из-под которых свисали длинные, закрученные пейсы, они были похожи на послушников монастыря. Их внешний физический вид тоже отличался от обыкновенных еврейских юношей: узкие плечи, тонкие, словно былинки, руки, худые, бледно-белые лица, которые, казалось, не видели солнца, только глаза книжников светились фанатическим блеском. Чувствовалось, что ешиботники погружены в ту реальность, которую мы называем духовной жизнью.
Они что-то напряженно ожидали. Я зашел в соседний дом — там в подъезде что-то ожидали несколько молодых людей из ешибота. Прятались они и по другим соседним подъездам. Через минуту со стороны улицы Яховича появилась маленькая рыжая лошадка, которая тянула небольшую телегу. На телеге лежал похожий на ящичек гроб с мертвецом. Ненавистной полиции вблизи не было. Прозвучала команда, и ешиботники выскочили из своих укрытий на проезжую часть улицы. Их оказалось много — человек сорок. Возясь, они неумело выпрягли лошадь. Затем одни уцепились за оглобли, другие стали подталкивать и телега с покойным быстро покатилась вверх по Золотой. Ешиботники таким образом оказывали почести своему умершему наставнику.
После развала Польши исчез магистрат, перестали действовать его указы, и никто больше не запрещал евреям проводить похоронные процессии по улице Золотой. Летом днем проходило два-три похорона. Росли мы без телевизоров, и кино тоже было для нас редкостью, и поэтому мы любили наблюдать с горы «гицля» похоронные процессии как зрелище. Взрослые тоже любили посмотреть на похороны. Когда после «тюремного погрома» Мусе Штарк назвал огромное количество погибших, около 300 человек, то мой отец заметил, что по Золотой прошло не более десятка похоронных процессий. Из чего он сделал вывод, что число жертв, как в таких случаях часто бывает, явно завышено. Они тогда поспорили и пошли вдвоем на кладбище убедиться, но там не нашлось каких-либо массовых погребений будто сотен жертв. Возможно, конечно, часть погибших похоронили в другом месте, как это было с жертвами с улицы св. Анны.