Когда бригадир отвернулся, мне удалось ловко засунуть пакет с бутербродом Мусе за ремень, а он моментально прикрыл его рубашкой.
— Не заметил? — боязливо спросил Мусе.
— Нет.
— Передай маме, что сердечно благодарю.
— Мама просила передать, что готовит вам большой пакет с едой, где-то через час вам принесу.
— Не надо на сегодня больше ничего, — сокрушенно ответил Мусе. — Нас при входе, на воротах в гетто, тщательно обыскивают. Найдут — отберут, еще строго, очень строго накажут, — он с горечью вздохнул.
— Еще раз поблагодари маму, а теперь уходи. Мне надо выполнить норму, — он осторожно посмотрел в сторону бригадира.
Я отошел от Мусе, но как прикованный наблюдал за необычным работником. До сих пор я знал землекопов с лопатами как лиц маргинальной судьбы с плюгавыми, тупыми, заросшими щетиной мордами, неряшливых, опухших от алкоголя, в грязной, неопрятной, порванной одежде. Ведь на черные, земляные работы нанимались те, кто уже нигде не мог найти работу через отсутствие какой-либо квалификации или беспросветный анальфабетизм, или от беспросветного пьянства.
Но теперь я видел перед собой подчеркнуто аккуратно одетых землекопов, чисто вымытых, тщательно побритых, с белоснежными еврейскими опознавательными повязками на рукавах. Эти люди, явно образованные, наверно имеющие достойные специальности, и только под страхом смерти вынужденные взять в руки лопаты.
Не было сомнений, еврейские бригадиры строго следили за своими работниками. Они на них сердито покрикивали, угрожающе размахивали палками. На Соловках в двадцатые годы тоже ввели аналогичную самоохрану — «самокарауливание», когда подобранные тюремным начальством арестанты охраняли других себе подобных. Мечта тюремщиков: заключенный стережет сам себя — была не чуждой и гестаповцам.
Я пошел домой с надеждой, что завтра увижу Мусе снова. Однако Мойсея Штарка я не увидел ни завтра, ни на следующий день, ни на третий, четвертый… Больше я его так и ни встретил никогда.
Выжить гражданскому населению трехсоттысячного Львова на мизерные немецкие «лебэнсмиттэлькатре» было невозможно. Жители гетто официально получали в половину меньше норму продовольствия (на практике еще меньше), то есть были поставлены на грань голодомора. Тогда говорилось, что украинцы и поляки получают 50 % от пайка гражданских немецких лиц — фольксдойче, а евреи — только 10 %. На самом деле пропорции были еще больше.
Чтобы как-то выжить, люди за спиной оккупационной администрации доставляли харч из деревни. Немцы этому всячески препятствовали, выставляя на околицах города и вокзалах полицейские заграждения. У крестьян отбирали продукты, даже забирали у деревенских женщин банки с молоком. Лиц, которые увеличивали нелегальный товарообмен между городом и деревней, немцы прозывали спекулянтами. Борьба со спекуляцией не давала да и не могла дать результатов. Торговля для многих стала единственным способом выживания. Масса войск различных армий — союзников Германии, которые прокатывались через город, тоже втянулась в нелегальную торговлю. Как я уже упоминал, немецкие солдаты обменивали в основном на шнапс свои армейские пайки. Случалось, что у них можно было купить армейскую обувь и белье. Значительно в большем объеме торговали венгерские и словацкие военные, которые, пользуясь близостью ко Львову границ своих стран, занимались контрабандой. Прославились коммерческим умением и итальянские солдаты. В светлых голубых мундирах, веселые, музыкальные итальянцы, которые беззаботно ехали на восточный фронт, прихватив с собой мандолины и гитары, торговли всем, чем могли, включая и оружие. Взамен брали валюту, серебро, драгоценные камни и гонялись за девушками.
Наш дальний родственник из Мостиски Павел поддался общей моде и принялся за коммерцию. Начал торговать женской обувью. Когда Павел появлялся у нас, то своей энергичностью, остроумием, рассказыванием различных историй вносил струю развлечения в повседневную мрачную жизнь. Спел он нам актуальную песенку-пародию о спекулянтах:
Во Львове была острая нехватка кожи, потому что немцы забирали себе все. Городская обувная фабрика, по-немецки «Schuhfabrik», перешла на выпуск обуви из дерева, так называемых «деревняков», «древняков». Летом в деревянной обуви еще можно было как-то ходить, но зимой не было сил. Я сам летом ходил в «деревняках». Подошва изготавливалась из мягкого дерева, а верх — из свиной кожи или плотной ткани. Для гибкости подошва разделялась на две неравные части там, где начинаются пальцы. Слабым местом такой обуви было соединение между двумя частями подошвы. Характерный звук при ходьбе «деревняков» напоминал молотьбу цепом по доске.
Поговаривали, что немцы стремятся, чтобы все аборигены ходили в «деревняках», однако вопреки немцам зажиточные львовяне — как мужчины, так и женщины — демонстративно носили высокие блестящие кожаные сапоги, которые называли «англиками» (английскими). На обувной фабрике польское подполье совершило диверсию и цех «деревняков» полностью сгорел. Распространился слух, что жандармы в трамваях делают облавы, вынуждая женщин, одетых в «англики», отдать сапоги, а взамен дают им «деревняки». На «Кракидалах» сразу же была сочинена сатирическая песенка на эту тему, в которой фигурировали «бомбовцы» (так называли немецких жандармов) и «моя тетушка» («цьоця»). Приведу для колорита несколько строк из этой песенки:
Павел уловил коньюктуру на женскую обувь и начал возить из Кракова во Львов модельные туфли. В Кракове была в продаже женская обувь. Добавлю, что в то время раздобыть мужскую обувь было значительно легче. На «Кракидалах» всегда можно было купить военные ботинки. Занимался коммерцией Павел не один, а со своим другом Максимом. Шустрый Максим запасся документом, что он обучается на курсах профессиональных лесников. Такой же «аусвайс» каким-то образом достал и Павел. Вдвоем они начали ездить поездом Львов-Краков и обратно. На железнодорожных вокзалах пассажиров и их багаж проверяла специальная железнодорожная полиция «Bahnschuzpolizei». Контингент «баншуцов» в основном состоял из поляков. Длительное время Павел и Максим возили небольшие партии обуви и им как-то удавалось не привлекать к себе внимания «баншуцов».
Однажды краковский продавец, с которым они имели дело, предложил приятелям большую партию женской модельной обуви. Предложение соблазняло: одноразовая прибыль обещала быть высокой. Сложность заключалась в перевозке. Объемистый багаж невозможно было утаить. Приятели решили рискнуть, придумав хитромудрую уловку. На вокзале в Кракове через пропускной пункт первым пошел разговорчивый Павел. Он нес большой чемодан, и ему приказали сразу его открыть. Увидев новенькие женские туфли «баншуцы» загорелись конфисковать их. Но сразу разочарованно остановились — все туфли были на левую ногу.
— Что ты с ними будешь делать? — спросил удивленный немецкий жандарм, который был старшим на посту.
— Попробую часть левых переделать на правые — «aus links nach rechts», — ответил смиренно Павел.
18
Украинские мы спекулянты,
Лавиной на Львов мы идем.
Везем сыр, сметану и масло,
И свекольный самогон.
Вот подъезжаем мы ко Львову,
Вдруг немчура нам крикнул: «Хальт!»
На что ему я отвечаю:
Я — украинский спекулянт.
19
Сахарин — таблеточный,
И отличная мука с гипсом.
Файдули, файдули, фай.
Из трамвая слышны крики,
Там снимают с ног «англики».
Файдули, файдули, фай.
Тот «бомбовец» приближается
И из «англиков» ее вынимает.
Теперь у моей тети «англики»
Из сожженной «шуфабрики».
Файдули, файдули, фай.