Украинцы Галиции до войны широко отмечали годовщины провозглашения в ноябре 1918 года Западноукраинской Народной Республики. В деревнях и городках края члены подпольной ОУН расклеивали в те дни революционные листовки, писали на стенах призывы против оккупантов, доводя польскую полицию до бешенства. Украинцы Львова так же торжественно проводили традиционные Ноябрьские праздники. Проводились собрания, концерты, провозглашались патриотические речи, чтобы показать, что львовяне духом и сердцем с теми, кто 1 ноября 1918 года поднимал на ратуше сине-желтый флаг. По всей Галиции правились панихиды по душам погибших борцов за свободу.
В 1938 году, в последний ноябрь, как выяснилось, под польским ярмом, когда паломники молились в соборе св. Юра за души павших героев, на Святоюрскую площадь, что около собора, пришли колонны возмущенных польских студентов. Принадлежали эти студенты к шовинистической политической партии «эндеков» — национальных демократов. Эндеки равнозначно ненавидели как украинцев, так и евреев. В аудиториях Львовской политехники и университета для студентов еврейского происхождения эндеки выделяли отдельные задние скамейки или вынуждали их во время лекций просто стоять. Непокорных евреев били. Выкрикивая украинофобские лозунги, среди которых наиболее выделялось прозвище «гайдамаки», польские студенты, которые собрались на Святоюрской площади, попробовали прорваться в сам собор, но дорогу им перегородил эскадрон конной полиции с оголенными шашками. Полиция знала что в здании епархии непрошенных гостей ожидали в засаде крепкие украинские хлопцы, которые хорошо отлупили бы мягкотелых панычей-эндеков, и не пускала их. В конце концов эндеки не очень то и рвались, ограничившись киданием камней в сторону собора. Затем они с радостным воем сожгли бумажную фигуру митрополита Шептицкого. Потом нескладно загорланили свою песенку:
Услышав дикие польские пения, Елена Дубова не вытерпела и вывела учеников на школьный двор, к стене складских помещений. Там, защищенные от возможного попадания камней, мы, под руководством любимой учительницы, запели слаженным хором, перекрывая галдеж эндеков:
В нашем школьном хоре пели два брата Гвоздецких, которые имели ангельские голоса, словно Робертино Лоретти. Студенты притихли, прислушиваясь к чудесному пению. Застыла на месте и конная польская полиция. А над площадью победно раздавалось:
С осени 1941 года родители постоянно брали меня в кафедральный собор на воскресную певчую Божью Службу. После окончания богослужения священник оставался стоять перед престолом, а знаменитый кафедральный хор пел «Боже, великий, единый, нам Украину храни!». Вместе с хором с воодушевлением пели все прихожане. После окончания Службы часть парафиян не спешила покидать святоюрскую гору. Знакомые, образовывая группки, задерживались для дружеской беседы. Следует отметить, что территорию в пределах святоюрского комплекса, в городе неофициально считали суверенным, отдельным экзильным островом. Тут украинцы ощущали себя свободно, словно в кругу домочадцев, вслух говорили то, что думали.
Потребность обменятся мыслями в годы немецкой оккупации ощущалась особенно обостренно. Среди тем, которые оживленно обсуждались на святоюрском дворе весной 1942 года, часто выныривал еврейский вопрос. Львовяне, как украинцы, так и поляки, — категорически отбрасывали немецкую расистскую теорию. Утверждения гитлеровских пропагандистов об еврейской расовой неполноценности, — мол, евреи, какие-то недочеловеки, львовяне не воспринимали. Иногда на бытовом уровне евреев обвиняли в хитрости, лживости и еще в каких-то недостатках, но никогда в интеллектуальной неполноценности. Никто не считал евреев слабоумными недочеловеками. Наоборот, те львовяне, которые проживали рядом с соседями-евреями, точно знали, что все они отличаются набожностью и трезвым рассудком. Бытовала присказка «умный как жид» или выражение «имеет жидовскую голову» (в понимании умник).
Массовые казни евреев в яновских «песках» и в Лисиничах вызвали среди простых львовян растерянность. Хотя восточноевропейские народы привыкли к массовым уничтожениям, но такое циничное, грубое и открытое проявление государственного бандитизма со стороны гитлеровцев вызывал шок. Поголовное, плановое уничтожение властями целого народа вместе с детьми и младенцами рациональному объяснению не поддавалось. Ни по экономическим, ни по политическим, ни по военным ни по каким иным причинам этого нельзя было уяснить. Катастрофа евреев попадала за пределы человеческого разума. Происходило что-то иррациональное, что-то мистическое. Во всяком случае я неоднократно слышал что так думали простые люди, в частности мои родители, родственники, соседи и знакомые, независимо от их образования и происхождения. Единственный ответ для верующих людей давала Библия в Евангелии от Матфея (глава 27) в сцене с Понтием Пилатом, что считается пророчеством о преследовании евреев. Звучит оно так: «Но первосвященники и старейшины возбудили народ простить Варавву, а Иисуса погубить. Тогда правитель спросил их: кого из двух хотите, чтобы я отпустил вам? Они сказали: Варавву. Пилат говорит им: что же я сделаю Иисусу, называемому Христом? Говорят ему все: да будет распят! Правитель сказал: какое же зло сделал Он? Но они еще сильнее кричали: да будет распят! Пилат видя, что ничего уже не помогает, но смятение увеличивается, взял воды и умыл руки пред народом, и сказал: невиновен я в крови Праведника Сего; смотрите вы. И отвечая весь народ сказал: кровь Его на нас и на детях наших.»
Для украинцев, веками лишенных собственных государственных структур, Церковь, а точнее Украинская греко-католическая церковь, была своего рода субститом своей власти. Глава Церкви воспринимался украинцами как национальный лидер, как самый высокий авторитет не только в религиозных делах. От князя Церкви ожидали не только руководства в религиозной жизни, но и в политической. Наверное, никогда авторитет митрополита УГКЦ не был таким высоким, как в эпоху Андрея Шептицкого. С его мнением считалась не только духовенство и народ, но и все галицийские политики и общественные деятели, и, даже. враги.
Осенью 1942 года на святоюрском дворе парафияне стали открыто говорить, что митрополит категорически против будь-какого участия украинской вспомогательной полиции в антиеврейских акциях. Говорили, что он выразил немцам протест против варварского уничтожения евреев. Давно было известно, что митрополит не терпел антисемитизма. Как не держали это в секрете, люди узнали. что он лично дает убежище евреям, показывая таким образом пример другим. Ведь люди учатся не на ошибках, а на хороших примерах.
Когда появлялся митрополит, по храму пробегал радостный шепот присутствующих: «Пришел Шептицкий». Владыка останавливался слева от алтаря, вблизи амвона. Изредка, перед большими праздниками, он читал проповеди. Голос митрополита раздавался немного приглушено и тем, кто находился вдали, необходимо было напрягать слух. Улавливали наименьшие нюансы сказанного, так как митрополит, учитывая режим оккупации, прибегал к аллегориям. Из этих аллегорий верующие делали вывод, что Шептицкий настроен бескомпромиссно против теории и практики гитлеризма. Шептицкий проповедовал, что человеческая жизнь — наивысшая ценность, независимо от национальной принадлежности, и все люди и народы равны перед Создателем.
27
Мы гайдамаки, мы все одинаковые.
Мы ненавидим вражье ярмо.
Шли деды на муки, пойдут и правнуки.
Мы за народ свою жизнь отдадим.
Не радуйся, ляше, сотня ляжет,
А тысяча станет к борьбе!
Из оков неволи к жизни на воле
Встанут вновь попраные рабы…
28
Разорвем кандалы, в которые нас тираны
Заковывают ежедневно.
Так как мы гайдамаки, мы все одинаковые,
Мы за народ свою жизнь отдадим.