Теперь известно, что в конце лета 1942 года митрополит организовал кампанию по спасению евреев. Так, по просьбе раввина Давида Кагане, 200 еврейских детей были тайно перевезено по различным монастырям, им дали фальшивые документы, украинские имена и рассеяли по монастырским школам приютам во Львове и его окрестностям. Все они счастливо пережили гитлеровское лихолетье и вернулись в еврейскую среду. Шептицкий создал в пределах церковной структуры специальное подразделение, которое занималось защитой, укрытием и содействием безопасному переходу евреев в венгерскую Карпатскую Украину. Украинские монахини заботились о еврейских девочках и женщинах, большое количество священников тоже прикладывало силы для спасения евреев. Многие священники выдавали фальшивые свидетельства и подделывали парафиальные записи, чтобы показать их украинское происхождение. Митрополит Шептицкий призывал не только священников и прихожан принимать участие в этой спасательной акции, он также обращался к церковным братствам верующих, чтобы они помогали евреям. В послесловии в книге о митрополите известной исследовательницы украинско-еврейских отношений Жанны Ковбы директор Института иудаики Л. Финберг пишет: «Мы не отдали еще положенную дань жертвенности Митрополита и его ближайшего окружения в деле спасения евреев во время Второй мировой войны». Справедливые слова.
В начале апреля 1944 года, на латинскую Пасху, в вечернее время Львов испытал невиданной до этого времени бомбежки. Вначале опустили на парашютах осветительные ракеты, а за ними посыпались бомбы. Немецкая противовоздушная оборона оказалась слабенькой. Бомбили вокзал и другие стратегические объекты. Говорили, что погибли немецкие военные и свыше двухсот гражданских особ. На несколько дней город был лишен электроэнергии, воды и газа.
С того дня почти ежедневно по вечерам объявлялась воздушная тревога. Начались систематические советские бомбардировки Львова. Самые тяжелые бомбовые удары пришлись на город 1 мая. Тогда было сброшено на город несколько тысяч бомб. Опять бомбили вокзал, где под мостовым переходом погибло пол тысячи особ. На следующий день сто пятьдесят самолетов подвергли город хаотической бомбардировке. Тогда же бомбы упали на здание библиотеки «Оссолинеум» и на сотни жилых домов. Пошли разговоры, что советы умышленно терроризируют бомбардировками гражданское польское население. В поисках безопасности немало жителей покинуло город.
В начале июня 1944 года для всех львовян стало очевидным то, что немцы будут отступать на Запад. По улице Городоцкой — основной артерии в западном направлении — непрерывно катились колонны грузовых, накрытых брезентом автомобилей. На перекрестках появились военные регулировщики. Поток военного транспорта, с наступлением темноты, с каждым днем нарастал. Фары автомобилей, соответственно заклеенные чтобы не заметила вражеская авиация, теперь светились узким синим светом. В городе ввели строгие правила светомаскировки. Перестали включать уличные фонари, погасли витрины, город по ночам окунался в сплошную тьму. Окна домов, в соответствии со строгим приказом, закрывали светонепроницаемыми занавесками, чтобы ни один луч не проник наружу. Периодически прекращалась подача электричества и газа.
Фронт, а это ощущалось, неуклонно приближался. Стало ясно: конец немецкой оккупации Галиции не за горами. Всех интересовало: окажут ли немцы ожесточенное сопротивление, так как это привело бы к разрушению города, упорным уличным боям и большим жертвам среди гражданского населения. Львовяне терялись в домыслах. Немало признаков указывало на наихудшее развитие событий: возводились укрепления на подходах к городу, рылись окопы и на главных артериях города сооружались массивные бетонные колонны, которые в нужный момент саперы должны были подорвать, чтобы преградить дорогу танкам. Со стороны современной улицы Витовского в цитадельной горе выкопали глубокие штольни, которые должны были служить бомбоубежищами. Немцы старательно начали сооружать при входе в здание гестапо и другие важные административные объекты, даже при входе в немецкую гимназию на улице Зеленой (теперь СШ № 6), бетонные бункеры, а в парках и скверах — бомбоубежища. Одно из таких бомбоубежищ сохранилось и по сей день в сквере около областного совета, другое — в парке им. Ивана Франко около улицы Матейко. Роились домыслы, что фронт во Львове остановится на пол года, как это случилось в Тернополе, и от города не останется камня на камне. Распространялись панические слухи, что немцы заминируют весь Львов, дома высадят в воздух или вместе с людьми, или предварительно их эвакуировав. Среди поляков ходили дополнительные высокопатриотические слухи, почти до невероятно фантастических. Говорилось, например, о внезапной с помощью англичан высадке парашютного десанта. То есть до прихода советских во Львове опустится с английских самолетов польская парашютная бригада и в городе сразу восстановится польское господство.
После высадки союзников в Нормандии с немецких административных служащих слетело их высокомерие. Началась эвакуация оккупационных органов. Однажды я случайно увидел на углу улиц Городоцкой и Бочковского немолодого немецкого солдата в голубой авиационной форме. К этому роду войск у львовян отношение было терпимее. Считалось, что авиация занята небесами и непричастна к безумным гитлеровским зверствам на земле. Солдат держал в руках полную хлебную сумку и вопросительно приглядывался к пешеходам с явным намерением с кем-нибудь вступить в разговор. Но люди быстрыми шагами обходили его. Никто не выявил желания с ним общаться. Солдат растерянно оглядывался вокруг. Такое солдатское поведения я наблюдал неоднократно и понимал его: он хотел продать или обменять свои продукты из военного пайка.
Мы встретились взглядами и он приветливо махнул мне рукой. Когда я подошел, солдат объяснил, что ему нужен «шнапс» в обмен на белый хлеб и консерву. Авиатору повезло, потому что как раз я знал, у кого можно раздобыть водку. Неподалеку проживал наш сосед Николай Щур, который тогда работал на ликеро-водочном заводе Бачевского и воровал, как и все работники фирмы, спиртное. У него дома всегда были в запасе «поллитровки». Я повел солдата, который мне чем-то понравился, к Николаю. Хозяина не было, но присутствовала хозяйка и еще две какие-то ее подруги — степенные соседские женщины среднего возраста. Немец, войдя, окинул глазом домашнее распятие на стене, затем взглянул на почтительных женщин и промолвил: «Gross Gott».
Женщины поняли религиозное приветствие. Более того: какое-то внутреннее взаимопонимание как бы осияло присутствующих. К взаимному удовлетворению сторон обмен товаром произошел быстро. Кроме бутылок «шнапса» немцу налили еще хорошую рюмку. Солдат в обществе степенных хозяек сделался разговорчивым. Смешивая немецкие слова с немецко-польскими, лепетал военным волапюком. Он признался, что сам не пилот, а только авиамеханик по обслуживанию самолетов. Недавно его часть прибыла во Львов, и, наверное, скоро будет переброшена на Запад. Сюда, во Львов, вскоре «Ivan kommt» — сказал он уверенно, то есть придут советские войска. «Немецкая армия, — заметил он не без удовлетворения, — возвращается на родину». Сегодня ему выпало свободное время, поэтому камрады послали раздобыть немного спиртного.
Хозяйка угостила симпатичного авиатора еще рюмкой спиртного. Раздобревший солдат еще больше разговорился. Он сообщил что с Востока, из азиатских степей прет невероятно огромная людская лавина, которую немецкая армия не в силах остановить. На вопрос женщин солдат объяснил, что Львов не будут защищать, этому не позволяет рельеф местности. Уменьшив голос, немец отважился выпалить о Гитлере что фюрер — «шайссе» (засранец). От такой характеристики женщины боязливо переглянулись. В конце солдат, обращаясь к присутствующим, спросил:
— «Wo sind eure Juden verschwunden?»
Женщины не сразу поняли вопрос. Солдат, медленно артикулируя слова, повторил. Я помог разъяснить.
— Куда подевались ваши евреи?