К тому же первичный вал упрямого агрегата отказывался становиться на свое место, в диск сцепления. Не хотел присоединяться к двигателю.
Если проходишь мимо ГАЗа и слышишь, как один мужик копошится в салоне, а другой сидит под машиной, и при этом оба пыхтят и страшно матерятся, можешь быть уверен — они ставят коробку передач.
А ее ремонт — дело частое. Нередко ломался диск сцепления, и чтобы до него добраться, приходилось снимать КПП. Частой замены требовали и внутренние детали коробки. Особенно хрупкий подшипник первичного вала.
Тем не менее, я был рад приступить к такому ручному труду. За долгие годы работы юристом я устал вечно перебирать бумажки. Руки просто чесались по замысловатой работе с узлами машины.
Когда я вскочил на подножку и принялся демонтировать сидения ГАЗа, то почувствовал невероятный азарт. Спустя пять минут сидения уже покоились на улице. Туда же отправился и линолеум, что укрывал пол. Потом пришел черед и железного полика, скрывавшего коробку. Открутив и аккуратно сняв его с рычага переключения передач, я положил полик в салоне так, чтобы не мешал работать. Под ним и покоился большой железный короб — коробка передач.
Все шло гладко и быстро, однако, я знал, что самое сложное еще впереди. Я начал снимать барабан ручника. Отсоединил датчик спидометра и вилку сцепления.
Пришел черед гаек, что крепили коробку со стороны двигателя. Когда я открутил и их, то забрался в кабину.
— Ну что, — поплевал я на руки, — давай родимая, выходи!
Схватившись за рычаг переключения передач, я напрягся и изо всех сил потянул влево. Я никогда не интересовался тем, сколько же висела коробка передач от ГАЗа, но по ощущениям, килограмм сто!
По рукам пошло напряжение, я почувствовал, как задрожали мышцы на ногах и спине. А потом, с металлическим шуршанием, коробка сошла с направляющих и повисла на одном только первичном валу.
— Руки помнят, — утер я пот со лба, — ну ладно. Это только треть дела.
Напрягшись еще сильнее, я извлек первичный вал из паза и медленно, оберегая спину, опустил коробку вниз, на голый асфальт. Действовать пришлось совсем так же, как кладут штангу атлеты-штангисты.
«Вставляй спину и жопу оттопыривай! — Вспомнил я научения Федора Ильича, в прошлом тренера по тяжелой атлетике, которого жизнь забросила в шоферы, — тогда не сорвешь мышцы-то!»
С таким же трудом я вытащил тяжеленный агрегат из-под машины. Разместил коробку рядом с передним колесом, на асфальте. Я взмок, а руки все еще гудели от напряжения. Тем не менее глядя на промежуточный результат своей работы, я почувствовал, как улыбаюсь.
Диспетчерская представляла из себя небольшое здание с неровными белеными известью стенами и деревянными полами, окрашенными в красный цвет. Было здесь два кабинета, да коридорчик.
Один из кабинетов чинно занимала уважаемая всеми диспетчер по имени Лидия Петровна. В другом же ютились завгар и оба механика.
В небольшом коридорчике, что вел в кабинеты, стояла пустая ученическая парта. На стене висел большой плакат. На нем улыбающийся мужчина-шофер держал руль грузового автомобиля. Надпись на плакате складывалась в незамысловатое четверостишье:
«Я так хочу, чтобы лето не кончалось!» — Приглушенно звучала из кабинета товарища диспетчера песня Пугачевой. Должно быть, там стоял радиоприемник. А может быть даже магнитофон.
Застыв на мгновение в коридоре, я заслушался. Забавно. Эту песню. «Звездное лето» я мог послушать в любой момент и в прошлой жизни. Однако здесь, сейчас, она звучала как-то совсем по-иному. По-новому.
Повременив еще немного, послушав мелодичные «ла-ла», я постучался и вошел в кабинет завгара.
— Ну что, — сказал я с порога, — снял коробку, разобрал. Милости просим. Гляните, — посмотрел я на механика по ремонту Степаныча, — что там, с ней, произошло.
Степаныч, видя мое веселое лицо, нахмурился и вжал голову в плечи. Завгар Федотыч глянул на наручные часы, приподнял брови.
— Ого. Шустрый ты, Игорь. Лихо справился.
— Это только половина работы, — сказал я весело, отчего механик посмурнел еще сильнее, — самое тяжелое впереди. Вот только чтобы собрать коробку, мне нужны запчасти.