— Чего?
— Я повторять не буду.
Кашевой нахмурился и бросил взгляд на самосвал. Потом проговорил:
— Ну самосвал. Ну и че?
— Что ж ты делаешь? — Нахмурился я, — не видишь, что ли? Машина в аварию попала! Что просят тебя о помощи? Че едешь, глаза вылупил? На дороге помочь — святое дело!
— Мне какое дело? Сам влип, сам выкручивайся!
— Что везешь? — Спросил я строго.
— Чего? — Снова не понял Кашевой.
— В цистерне, говорю, что?
— Каша для свиней, — сглотнул он, — была. Уже нету. Потому как на ферму отвез.
— Каша для свиней, значит? Сам выкручивайся, значит? Кашу возят раз в день. Че дальше делать будешь?
Он не ответил. Не выдержав моего взгляда, отвел маленькие глазки.
— Ничего ты не будешь делать, — сказал я, — в гараже сидеть, или на складе с мужиками водку пить. Мужики от тебя не убегут никуда. А на буксир нам надо. Срочно в гараж надо. Мы за запчастями едем. А там даже не знает никто, что мы поломались.
Глазки Кашевого растерянно забегали. Потом, внезапно, он улыбнулся, видимо, найдя отмазку.
— А трос у тебя есть? Я свой в гараже забыл.
Брешет, зараза. Ну да ладно. Пусть и дальше брешет.
— Боевой, — крикнул я, — будь другом, достань в ящике трос!
Боевой кивнул и торопливо побежал к кабине.
— Что ж ты Боевого гоняешь? — Засопел Кашевой гневно, — он, чай, не мальчик уже, в кабину да из кабины по сто раз прыгать.
— Боевой еще мужик хоть куда, — сказал я, — а я лучше тут постою. Что б ты по газам не дал.
— Вот он! Трос-то! — Вернулся Боевой со стальным многожильным тросом в руках.
Кашевой вздохнул.
— Ладно. Возьму вас на буксир, — недовольно просипел он, — Цепляйтесь, давайте…
Когда он на своей цистерне примостился перед нашим газиком и мы закрепили трос, Кашевой приблизился ко мне.
— Игорь, можно тебя на два слова? — Спросил он тихо.
— Ну?
— Ты Пашке Серому не говори, что я тебя подбросил до гаража. Щас-то там пусто почти. Все по рейсам разъехались. Сам он укатил в Новороссийск за цементом. Если узнает, что я тебе помог, то разозлится как черт, — он потер щеку, — я так-то не против был бы тебя подкинуть, но Пашка… сам понимаешь…
Спрашивать, что ж у нас там с Пашкой Серым за конфликт, и кто он вообще такой, я не стал. Пришлось бы еще и с Кашевым про память объясняться. А мне этого еще не хватало.
— Хорошо, — только и ответил я.
Я снял карданный вал, чтобы машину можно было тащить на буксире. Вместе мы загрузили его в кузов. Когда мы закрепили трос, Боевой разместился в кабине цистерны, вместе с Кашевым. Я же занял свое место в ГАЗе. Двигатель зарычал, и мы тронулись. Под колесами захрустел гравий обочины. Машины медленно пошли в сторону станицы Красной.
Сидя за рулем «Газона», я помнил, что еще до моего прихода в бригаду, эта машина отходила не один километр. Исправно отслужила не одну уборочную страду. Удачно провела не один рейс.
Ну что ж. Машины устают и ломаются. На то они и машины. А люди… люди могут выдержать многое. И если хозяин свою машину бережет, если относится к ней, как к живому существу, она и старая, ездить будет резво и дело свое делать. Вот эту истину я и усвоил, проработав шофером долгие годы.
Я сидел в кабине и контролировал буксируемый самосвал: где надо подрулю, где надо, приторможу, чтобы не протаранить носом овальный зад цистерны.
Когда дорога шла ровно, и не требовалось напрягать внимания, я оглядываться по сторонам. Это было просто невероятно! Все было таким знакомым, и будто бы одновременно новым. Потом я подумал, что просто смотрю на это все новыми глазами. Молодыми глазами.
Мы ехали вдоль зеленой посадки. Слева же колосилось золотое море озимой пшеницы.
Скоро комбайнеры на своих красношкурых «Нивах» выйдут в поле, чтобы собрать всю эту красоту, которую люди сеяли и выращивали, чтобы другие могли есть горячий хлеб.
А мы, шоферы, будем дежурить в период жатвы. Стоять в полях, бдительно следя за тем, когда наполнится бункер очередного комбайна. А потом на мехток, чтобы сгрузить зерно.
Уборочная страда — тяжелое, но удивительное время. Забавно, но тогда, в молодости, оно не казалось мне удивительным. Теперь же, я хотел еще раз поучаствовать в этом действе. Чудесно, когда из жизненных проблем у тебя только одна: завершить отписанный тебе путевым листом рейс.
Машины свернули и пошли по широкой грунтовке. Гравий затрещал под могучими колесами ГАЗов. Очень быстро просторные поля, что были в этом месте, сменились небольшими мазаными хатками на кубанский манер.
Когда машины пересекли асфальтированную улицу Октябрьскую и въехали на широкую Ленина, то мазанки сменились крепкими кирпичными казачками. Потом пошли высоконький новые кирпичные дома с цветастыми коньками и шиферными крышами.