В ответ на мои слова, Пашка Серый, которого я видел с краю толпы, плюнул и ушел прочь.
— И довезла его туда именно Белка! — Продолжал я, — Потому как с машинами на скорой проблема, пришлось мне, самому, его на Белке доставить! И знаете что? Жив он остался! Жив, хотя там сотрясение на инсульт наложилось! Пятьдесят на пятьдесят у него были шансы на жизнь! И выжил!
Шоферы снова зароптали, загомонили в ответ на это.
— Значит, даже по вашему, суеверному мнению, — вещал я, — никакая это не порченая машина! А наоборот счастливая!
— А ведь и правда!
— Ох и тяжелый был Егорыч! А Игорек его живым довез!
— И то верно! Живой он! Игорь — молодец! А Белка была ему в помощь!
Вокруг стали доноситься одобрительные возгласы.
— Да вот только, — нахмурился я, — не будь меня, того, кто не верил во все эти предрассудки, и смело сел за руль Белкин, умер бы Егорыч. Неважно, дружите ли вы с ним, или нет! Умер бы он! Умер человек! Станичник! Ваш сосед!
Толпа притихла.
— Потому что не сел бы никто за белкин руль, — продолжил я, — потому что не решились бы, вы, кто был тогда с нами, вести его таким опасным способом, на газоне. Потому что не дало бы вам ваше суеверие взять на себя такую ответственность! Ведь, когда я брал его в кузов, — повысил я голос, — я-то понимал, что может он в моей машине умереть! Что может это на меня тяжким грузом упасть. А вы, из-за своей суеверности, взять такую ответственность на себя боялись. Неправильно это, друзья-шоферы. Неправильно и губительно!
Вокруг воцарилась настоящая тишина. Все они, все водители стояли, притихнув, не отрывая от меня своих глаз. Удивленные как дети, они не знали, что же им сказать. Как же отреагировать.
— Но это не беда, — сказал я уже тише, — не беда, потому как, если в будущем, станете вы поступать иначе, отбросите эти суеверные глупости, то каждый, сможете быть на моем месте. Каждый из вас мог быть как я тогда, за рулем Белки. Потому как, отличает нас только то, что вы боитесь суеверий, а я в них не верю.
— А ведь и правда, — сказал кто-то, — глупое наше поведение какое-то было.
— Верно! Ты все рассудил! Правильно!
— Головастый, хоть и молодой! Я уже давно говорил, что глупости все это! Что бредни и верить в то, что Белка порченая не надо!
— Машина как машина! Не хужей других!
Одобрительные возгласы продолжались еще долго. Не стал я дожидаться, пока они схлынут, а выпрыгнул с кузова, закрыл его и пошел к кабине.
Шоферы вдруг облепили меня со всех сторон. Кто-то принялся извиняться, кто-то жать руки, хлопать по плечу.
— Это ты молодец! Вон как все разложил!
— И кто только в енто все верил! Какие глупости!
— Молодец, Игорек! Вижу, как вправил ты некоторым нашим ихние мозги на место!
— Ну-ну! — Раздался над шоферским шумом громкий голос завгара, — давайте уж по машинам! И так задержались сегодня! Там поди уже телефон разрывается! Где, мол девались машины?! Идите-идите! Давайте!
— Вот это ты устроил, — улыбнулся завгар, подходя ко мне, — не ожидал! Чес слово, не ожидал!
— Да нужно было как-то их охолонуть, — сказал я, отнимая от груди Машку, которая прижалась, как только водители отступили, — иначе житья бы не было никакого.
— А я говорил, — с улыбкой подступил ко мне Олегыч, — еще Ваське говорил. С людьми разговаривать надо. А он одним делом только собрался им показать, что Белка простая машина. А ты вот, и делом, и словом!
— Отличная речь, — подошел ко мне тот самый Николай Иваныч, взглянув чуть свысока, потому как выше он был ростом, протянул руку.
— Готовились? — Спросил он.
— Неа, — ответил я, пожав его холеную пятерню конторщика, — доконали меня. Вот и вся недолга.
— Агитация так агитация, — улыбнулся Николай Иваныч, — достойная партии, я б сказал.
— Да не льстите вы мне, — я отмахнулся, — не стоит. Ну ладно! Бывайте. А я на рейс!
— Стойте, Игорь! — Позвал меня Николай Иваныч, и я обернулся, — задержитесь, пожалуйста.
— Это зачем же? — Нахмурился я.
— Можно ли вам задать несколько вопросов?
Глава 2
— А это не может подождать? — Сказал я, — мне надо на ток. Там, пади, заждались уже.
— Уверяю вас, — улыбнулся Николай Иванович, — это займет каких-нибудь две-три минуты.
Я окинул взглядом разбегающихся по машинам шоферов. Один за другим грузовики, из тех, кто еще остался в гараже, покидали территорию, поднимали своими большими колесами пыль.
— Ну давайте, если недолго. Какое у вас ко мне дело?
— Любопытство, — улыбнулся член комиссии, пригладил темные, зачесанные назад волосы, — проявили вы себя хорошо. И мне стало любопытно задать вам несколько вопросов.
— И правда, — сказал товарищ Николая Ивановича — невысокий и седовласый мужчина со строгим лицом, — смело вы это. Смело. Мало кто бы на такое решился.
— Ох да, — Николай Сергеевич как бы встрепенулся, — позвольте представить вам моих коллег. Это, — указал он на седовласого, — Анатолий Сергеевич.
Седовласый слегка поклонился.
А вот, — Николай Иванович показал теперь на девушку, — Марья Александровна. Не смотрите, что она такая молодая. Ударница. Секретарь комсомольской первички в Красной.
Марья Александровна. Тоже Маша что ли? Вот так забавность. Однако, нельзя было этой девушке отказать в красоте. Невысокая, но стройная, носила она темную юбочку чуть выше колена и белую блузку. Блузка подчеркивала ее тонкую талию и небольшую, но красивую грудь. А юбка, напротив, приятно облегала широкие бедра. Недлинные ее, по плечи, светлые волосы, девушка наносила по-деловому, в хвосте. Тонкие светлокожие ручки сжимали картонную папку с тесемками.
Светлое лицо Марьи было улыбчивым. На немного пухленьких щечках кокетничали ямочки при каждой улыбке. Светло-голубые глаза смотрели на меня с аккуратным интересом.
— Здрасти, — зарделась девушка.
Маша посмотрела на нее строго и с неким укором. Я мило улыбнулся медсестричке и она тут же помягчала.
— Так а что у вас за вопросы-то? — Спросил я.
— Скажите, пожалуйста, — посмотрел на меня с интересом Анатолий Сергеевич, — вы не состоите же, в комсомоле?
— Не состоит, — Пискнула Марья, — я бы знала.
— Что ж ясно. Родители, надо думать, — продолжал Анатолий Сергеевич, — беспартийные?
— Беспартийные, — сказал я, — вся семья у нас беспартийная.
— Скажу вам прямо, товарищ, — улыбнулся Анатолий Сергеевич, — есть у вас все шансы это исправить. Ну, давай, Марья Александровна, чего ты хотела Землицыну предложить?
— Не хотели бы вы вступить в нашу первичную комсомольскую организацию? — Спросила девушка, борясь со смущением.
— Неудачное время вы выбрали для таких предложений, — я улыбнулся.
Марья как-то сжалась. Растерянно улыбнулась в ответ.
— Уборка начинается, — пояснил я, — сейчас мне не до молодежной работы. И уж тем более не до собраний будет. С утра до вечера буду копашиться в пыли, на полях.
— Конечно-конечно, — покивал Анатолий Сергеевич, — конечно, можете повременить с ответом. Если уж нужно вам будет, найдете Марью Александровну.
— Наше отделение находится в колхозной конторе, — пропищала девушка, — на третьем этаже.
— Хорошо, — махнул я рукой, — будет время, я загляну. Ну что, Маш, — посмотрел я на свою медсестричку, — поедем?
— Поехали, — сказала она, бросая холодный взгляд на комсомолочку, — ни то от старшей медсестры получу я нагоняй.
Когда я стал грузить Машкин велосипед в кузов, видел боковым зрением, как грустно посматривает на меня Марья Александровна.
Комиссия вместе с завгаром отправилась куда-то к диспетчерской.
— Мда, — говорил завгару Николай Иванович, — разбаловали вы своих работников. А скажите, дорогой товарищ, где у вас тут красный уголок? Какова в нем агитация?
— Да у нас как-то, — замялся Завгар, — и нету уголка.
— Печально это… Печально слышать. Не боритесь вы с крестьянской темнотою на вашем фронте работ. Оттого и получаются у вас такие казусы, как с этой Белкой.
Хмыкнув на это, я вернулся к себе в машину.