Звоню жене и говорю, что опоздал на самолет. Она всхлипывает в трубку. Я рассказываю ей историю про конную статую маршала Сталина. Начинает смеяться сквозь слезы. Звоню сыну. Ему 23 года. У него дрожит голос. Он просит, чтобы я уехал. Я объясняю ему, что уже поздно, самолет улетел и поезд ушел, и прошу его позвонить маме. Звоню на «Эхо», делаю бойкий, проникнутый здоровым оптимизмом репортаж о том, как Багдад может вскорости превратиться в Сталинград и что все здесь хотят умереть как можно скорее. Проглатываю стакан виски и берусь за перо.
Глава 7.
ЖИВЫЕ БОМБЫ
Сейчас, когда вы читаете эти строки, американские бомбы и ракеты, возможно, уже падают на Багдад. Как предсказывают многие западные аналитики, обстрелы могут продолжаться беспрерывно в течение трех-четырех дней. Затем американская военная машина беспрепятственно докатит до Багдада, не встречая сколько-нибудь серьезного сопротивления со стороны деморализованной и частично уничтоженной иракской армии. Но события могут начать развиваться непредсказуемо, когда, по образному выражению президента Саддама Хусейна, «монголы будут у ворот» (монголы захватили Багдад в XIII веке).
А пока что на родине Саддама, в Тикрите, молоденький худенький солдатик в нелепо сидящей форме с трудом делает четыре отжимания на раскаленном плацу напротив казармы, расположенной как раз позади здания городской администрации Тикрита. Сержант разрешает новобранцам отдохнуть, а сам устраивается поспать в теньке под забором. Молоденького солдата зовут Мухаммед Абдулла Халаф. С худой птичьей шеей он в свои 21 год выглядит не старше шестнадцати. Едва отдышавшись, Мухаммед признается, что его цель — отдать свою жизнь за Саддама.
«Другие мои четыре брата тоже служат в армии. Мы все так и сказали матери, чтобы не ждала нас живыми, когда начнется война. Мы умрем как настоящие федаины. В нашем городе все федаины. Недаром это город Саддама».
Сержант, проснувшись, вдруг что-то рявкает, и Мухаммед, спотыкаясь и поддерживая рукой большую, не по размеру, шапку, тяжело бежит в сторону казармы. Как-то не хочется думать, что жить ему осталось не так долго…
«Иракский солдат может лежать в луже неделю, пить из нее и есть немытые финики, — видимо, имея в виду подобных Мухаммедов, говорит один из немногих европейских послов, решивших оставаться в Багдаде до конца. — И ему ничего не сделается, потому что у него в животе давно живут такие же бактерии, что и в этой луже. А американцы будут задыхаться в своих танках, даже несмотря на кондиционеры».
Посол также проявил осведомленность в том, что американцы, расквартированные в Кувейте, уже жалуются на песок, что приносят начавшиеся бури в их миски с супом.
«А что будет дальше? — вопрошает посол. — Здесь не Кувейт. Иракцы будут воевать на своей земле. Здесь все будет по-другому. И фанатизм здесь ни при чем».
«Наш единственный шанс изменить расклад сил — это заставить противника ввязаться в уличные бои лицом к лицу, — убеждает меня Абу Иман, 26-летний боец республиканской гвардии, которой лично руководит сын президента Кусэй Саддам Хусейн. — Только так, борясь за каждый дом и квартал, мы сможем остановить противника и нанести ему максимальные потери. Американцы готовы воевать, но они не готовы нести потери в отличие от нас».
И даже самим американцам не совсем ясно, что будет, когда их войска войдут в город. Будут ли их встречать как освободителей от тирании или же будут обливать кипящей смолой с крыш и забрасывать гранатами из окон.
«Когда речь заходит об этом, иракцев очень трудно вызвать на откровенность, но у меня сложилось такое ощущение, что большинство попрячется по домам и будет ждать, когда все закончится, — считает другой европейский дипломат, все еще остающийся в Багдаде. — Большинство безумно устало от такой нищенской жизни под санкциями. Я думаю, в глубине души они с нетерпением ждут, когда режим рухнет и можно будет начать нормальную жизнь».
Дипломат предположил, что все укрепления из мешков с песком, возводимые в городе возле госучреждений и партийных комитетов, предназначены вовсе не для обороны от американцев, а для защиты от внутреннего врага — значительной части шиитского большинства, которое вновь, как в марте 91-го года, может восстать против власти, возглавляемой лидерами — выходцами из суннитской среды.