Выяснил несколько имен возможных разговорчивых инспекторов.
Получил, наконец, аккредитацию и переводчика с редким именем Мохаммед, который знает девять слов по-немецки и шесть по-английски. Полиглот. Будем работать с тем материалом, который есть.
Во-первых, я хочу встретиться с известным мне политическим аналитиком из Багдадского университета. Могу ли я ему позвонить?
— Нет. Пишите заявление. Мы сами позвоним его начальству и согласуем время и место.
И так во всем. Ты сам ни о чем ни с кем не должен договариваться. Пиши в заявлениях, что ты хочешь. Твои заявления будут долго и мучительно переводиться от руки на арабский. Затем перепечатываться и потом согласовываться в различных кабинетах, затерянных в жерле министерства.
Говорят, в Туркменистане труднее работать. Верится с трудом.
Снимать в городе почти ничего нельзя. На каждом углу портреты и статуи Саддама, но все они расположены рядом или напротив государственных, военных и партийных учреждений, а также многочисленных объектов госбезопасности. Нельзя снимать и фотографировать заводы, фабрики, электростанции и мосты.
Одна российская телегруппа делала стэнд-ап на мосту. После этого за ними целый квартал гнались сотрудники безопасности на нескольких джипах, но наши спрятались в миссии ООН, откуда их вызволяли сотрудники посольства. Пленку пришлось отдать. Группу выслали. Отношение к русским журналистам похужело.
В одном месте в центре города, возле могилы неизвестного солдата, похожей на летающее блюдце размером с хоккейную площадку, на расстоянии метров 500 друг от друга установлены две пары гигантских бетонных рук Саддама со скрещенными саблями. Во время парадов под ними походят солдаты и проезжают танки. И даже при желании мог бы пролететь какой-нибудь местный Чкалов.
Фотографировать можно только одну пару рук и только в одну сторону. Почему, никто не может объяснить. В Ираке вообще мало что объясняют. Нельзя и все. Нигде нельзя фотографировать ни военных, ни полицейских. Единственное исключение — парады.
Я пытался на улице Абу Нуас сфотографировать какую-то полуразвалившуюся скульптурную группу играющих детей. Откуда ни возьмись подлетел здоровенный мужик в черной кожаной куртке, как из под земли вырос. Выхватил фотоаппарат, привычным движением руки вытащил и засветил пленку. Вернул фотоаппарат моему окаменевшему от ужаса майндеру, который целый вечер приходил в себя и благодарил небо, что мы не оказались в тюрьме.
У американских борцов за мир и у других журналистов набрал кучу номеров домашних телефонов различных представителей местной интеллигенции и нескольких аналитиков. Это единственный способ с кем-то встретиться. Люди из министерства еще никогда не организовали никому никакого интервью. Ждать бессмысленно.
Юра уехал. Не мог больше оставаться. Приедет через месяц. Я остался в гостинице один, если не считать телевизионную группу, которая целый день квасит в номере, потому что снимать все равно ничего не дают, а что могли, уже сняли.
Первый раз за три дня почистил ботинки. Мне об этом напомнил переводчик. Жестами объяснил. В Багдаде мусор практически не убирают. Зато на каждом углу чистильщики ботинок. Почти бесплатно. Ты можешь быть очень бедным и жить в какой-нибудь лачуге в старом городе, где помои выливают на улицу, но ботинки у тебя, даже если у них нет подметок, должны быть всегда начищены до блеска. Иногда на улице возникает ощущение, что мужчины все время чистят друг другу ботинки. И город блестит, отражаясь в черном зеркале ботинок. А мусор будут убирать, когда отменят санкции. Не очень понятно, причем здесь санкции, ну ладно.
На улице Эль-Рашид зашел в кафе писателей. Почти обычное кафе, но за маленькими столиками настоящие писатели. А на стене портрет настоящего президента с чашкой кофе в руке.
Абдул Халак, известный иракский прозаик с усами, как у президента, говорит об инспекциях ООН: «Все эти инспекции и возня вокруг них напоминают скучное индийское кино. Хочется встать и уйти из зала. Но проблема в том, что мы не можем этого сделать и должны досмотреть кино до конца. А конец вполне предсказуем: американцы будут бомбить нас независимо от того, найдут инспектора оружие массового уничтожения или нет. Что действительно волнует американцев, это наша нефть и помощь Израилю».
Покинув писателей, устремляюсь по той же улице к дому удивительной женщины Амаль Ходери, 64-летней аристократки, дочери одного из первых сенаторов Ирака. Она хозяйка самого красивого дома в Багдаде, называющегося Бейт аль Ираки — Иракский дом. Это художественный салон, где проходят выставки живописи, народного творчества, музыкальные вечера, где у ее камина собирается цвет интеллигенции Багдада.