Искусство в своем воплощении и направленности зависит от эпохи, в которую оно живет, а люди искусства – созданья его эпохи. Высочайшим искусством станет то, которое содержанием своего сознания отразит многотысячные проблемы времени, искусство, несущее на себе следы потрясений последней недели, искусство, вновь и вновь оправляющееся от ударов последнего дня… Оправдал ли экспрессионизм наши надежды на такое искусство, стал ли он искусством, представляющим собой баллотировку наших актуальнейших задач?
НЕТ! НЕТ! НЕТ!
Оправдал ли экспрессионизм наши надежды на искусство, которое бы впрыснуло в нашу плоть эссенцию жизненной правды?
НЕТ! НЕТ! НЕТ!
Под предлогом осмысления экспрессионисты сплотились в литературе и живописи в направление, которое уже сегодня страстно жаждет литературного и художественно-исторического признания и ждет почестей и одобрения своей кандидатуры со стороны граждан… Ненависть к прессе, ненависть к рекламе, ненависть к сенсации свидетельствует о людях, для которых их кресло важнее, чем шум улицы… Поставившие подписи под этим манифестом объединились под боевым девизом
ДАДА!!!
для пропаганды искусства, от которого они ожидают осуществления новых идеалов. Что же такое ДАДАИЗМ? Слово «Дада» символизирует примитивнейшее отношение к окружающей действительности… Жизнь предстает как синхронная путаница шорохов, красок и ритмов духа, которая без колебаний берется на вооружение дадаистским искусством, – со всем ее сенсационным гвалтом и горячкой удалой повседневной психики, со всей ее жестокой реальностью… Дада – интернациональное выражение этой эпохи, великая фронда художественных движений, художественное отражение всех начинаний, конгрессов в защиту мира, потасовок на овощных рынках…[29]
Макс Эрнст. Убивающий аэроплан. 1920. Коллаж. 6,35×13,97 см. Частная коллекция, США
Это были красивые слова, но что они значили на практике? Какой визуальный нарратив мог сделать искусство столь актуальным? Некоторые берлинские дадаисты – Джон Хартфилд, Георг Гросс, Ханна Хёх и Рауль Хаусман – считали, что им должен стать фотомонтаж, то есть коллаж с использованием растиражированных фотографий из газет и журналов. Взятые непосредственно из «безрассудной повседневной души» прессы, эти образы накладываются друг на друга, как кинокадры при монтаже, и способны объединить порождение мечты с документальной «правдой» фотографии. Истоки этой идеи можно найти в популярном рукоделии – традиции вклеивать свои фотографии в генеалогическое древо, например. С другой стороны, Гросс и Хартфилд, участвовавшие в войне как рядовые, посылали друг другу открытки с небольшими сатирическими фотомонтажами, и такие бессловесные сообщения оставались без внимания цензоров. Однако вопрос, кто «изобрел» фотомонтаж, не так важен. Первое значительное произведение, созданное в этой технике, принадлежит Максу Эрнсту.
Ранние дадаистские коллажи Эрнста потрясающе убедительны в передаче чувства страха; одна из самых сильных работ этого периода – «Убивающий аэроплан» (1920). Он парит над плоским горизонтом, символизирующим буквально сровненный с землей пейзаж Северной Франции (Эрнст служил там в пехоте); это самолет-химера – наполовину машина, наполовину злой ангел, и окружающая его аура страха мало походит на те ангельские метафоры современности, которые всего за несколько лет до этого Робер Делоне видел в невинном моноплане Блерио. Женские руки придают аэроплану Эрнста пугающую кокетливость, и три крошечные солдатские фигурки выглядят совершенно беспомощными перед этой устрашающей машиной. Работа Эрнста словно транслирует ощущение ужаса атаки на бреющем полете.
Джон Хартфилд. Адольф-супермен: глотает золото и порет чушь. 1932. Фотомонтаж. Академия искусств, Берлин
Эрнст не доверял политикам, и если дела Веймарской республики хоть сколько-то его интересовали, в его работах это никак не отразилось. В 1921 году при первой же возможности он уезжает во Францию – которую в названии одного из своих коллажей называет «моя прекрасная страна Мари Лорансен».
Политические возможности фотомонтажа активнее других эксплуатировал Джон Хартфилд: в конце 20-х годов он довел это искусство до невиданного полемического накала. В его работах фотомонтаж касается истин, недоступных живописи. Если бы созданные Хартфилдом образы жесткой власти и социального хаоса были воспроизведены в графике, они показались бы неимоверно вычурными. Только «реализм» фотографии, ее неотвратимая фактичность придали этим работам неоспоримую по сей день достоверность. И все же самым эстетически одаренным политическим коллажистом среди берлинских дадаистов была Ханна Хёх (1889–1978). Ее работы миниатюрны и не предназначены для массового воспроизводства; их отличает едкость и острота авторского ви́дения; фигуры искусно деформированы, будучи вырезаны не по контуру, а «сквозь плоть»; однообразные здания нависают, как в экспрессионистском кино; повсюду рассеяны детали машин, подшипники, зубцы. Как и Пикабиа, Хёх видела в машине эротизм. Художница обладала отличным чувством композиции: как бы ни контрастировали соседствующие элементы – вид с земли и с воздуха, крупный и общий план, органическое и механическое и т. д., – в целом ее монтаж выглядит единой поверхностью, из которой проступает мир одновременно отчужденный, исполненный мрачного юмора, отравленный в самой своей сути.
29
Перевод с немецкого В. Вебера. Цит. по: