Каменный автомобиль современному зрителю покажется сюрреалистическим произведением – столь же безумным, как чашка из меха. Ведь мрамор – природный материал, он неподвижен, молчалив, хрупок, бел, холоден. В то время как автомобиль движется стремительно, производит шум, вибрирует, излучает тепло и сделан из металла. Человеческое тело тоже теплое, но мы не воспринимаем статуи как каменных людей, потому что привыкли к условности изображения тела в камне. (Когда эти условности нарушаются во втором акте «Дон Жуана» – статуя Командора оживает, – эффект получается либо устрашающим, либо комическим.) Проблема Жюля Далу, автора памятнику Левассору, была в отсутствии традиций изображения фары или руля. Эти элементы были новы, как и сам автомобиль, поэтому даже самое точное их воспроизведение в камне оказалось неубедительно.
Камиль Лефевр. Памятник Левассору. Порт-Майо, Париж. 1907. Мраморный рельеф по эскизу Жюля Далу (1838–1902)
Культурные условия взгляда начали меняться, и Эйфелева башня способствовала этому процессу. Самым удивительным в ней было не то, как она смотрится с земли, а то, какой выглядит земля с ее вершины. До 1889 года самым высоким зданием в Париже был Нотр-Дам, с галереи химер которого публика могла посмотреть на город. Большинство людей жили на уровне земли или на высоте не выше 12 метров – такова была высота обычного дома. Кроме кучки бесстрашных воздухоплавателей, никто не поднимался над землей на 100 метров. Поэтому вид на природный или городской пейзаж с высоты птичьего полета казался чрезвычайно необычным. Когда в 1856 году фотограф Надар поднялся на воздушном шаре с фотоаппаратом, его дагеротипы вызвали ажиотаж у публики, и Оноре Домье даже запечатлел это событие дружелюбной карикатурой. Но затем в 1889 году открылась Эйфелева башня, и на ее верхней платформе побывали почти миллион человек, которые увидели то, что современный человек буднично наблюдает из иллюминатора самолета, – покрытую узором плоскую землю. Прежде невидимые парижские крыши и лабиринты улиц вдруг обернулись туристической картой, и публика потихоньку начала знакомиться с новым видом пейзажа. Перспектива и объем уступили место плоскости и узору.
Новый взгляд изменил человеческое сознание. За первые двадцать лет существования Эйфелевой башни Париж с высоты птичьего полета – Paris vu d’en haut – увидели миллионы человек, и по значимости этот вид можно сравнить лишь со сделанной через восемьдесят лет фотографией Земли с Луны, где наша планета парит, как беззащитный голубой пузырек в безразличной тьме космоса. Характерное для искусства модернизма плоское узорчатое пространство – Гогена, Мориса Дени, Сёра – существовало еще до того, как возвели Эйфелеву башню. Его провозвестниками были плоскостность итальянских примитивов, японская ксилография, отграниченные формы перегородчатой эмали (клуазоне). Летом 1890 года друг Гогена Морис Дени пишет манифест «Определение неотрадиционализма», начиная его фразой, ставшей каноном модернизма: «Всякая картина прежде всего не боевой конь, обнаженная женщина или какая-нибудь жанровая сцена, а плоская поверхность, покрытая красками, наложенными в определенном порядке». Дени постулировал этот принцип, чтобы вернуть живописи своего рода геральдическую плоскостность, плоскостность знамени, надгробной плиты или ковра из Байё, ведь он думал украшать фресками новые церкви во Франции. Эйфелева башня не имела ничего общего с его желаниями, однако именно она породила такой тип пространства – плоскость, вдохновленную идеями динамизма, движения и абстракции, без которых невозможны ни инженерные объекты, ни карты, – и именно с этой плоскостью работало между 1907 и 1920 годом самое прогрессивное европейское искусство.
В последней четверти XIX и первых десятилетиях XX века культура в невероятном темпе перестроилась, вобрав в себя последние технологические достижения. В 1877 году Томас Эдисон изобретает фонограф – самое радикальное средство расширения культурной памяти с момента появления фотографии. Спустя два года Эдисон и Суон независимо друг от друга изобретают лампу накаливания, главную техническую сенсацию Belle Époque. За первые двадцать пять лет жизни Пабло Пикассо (он родился в 1881 году), воплощающего собой архетип современного художника, были изобретены ключевые мирные и военные технологии XX века: автоматическое оружие (1882), синтетическое волокно (1883), реактивная паровая турбина Парсонса (1884), фотобумага с эмульсионным слоем (1885), электродвигатель Теслы, компактный фотоаппарат «Кодак» и пневматические шины «Данлоп» (1888), бездымный порох (1889), дизельный двигатель (1892), автомобиль «Форд» (1893), кинематограф и грампластинка (1894). В 1895 году Рентген открыл новый вид излучения, Маркони изобрел радиотелеграф, братья Люмьер – первую кинокамеру, Константин Циолковский сформулировал принципы ракетного двигателя, а Фрейд опубликовал фундаментальное исследование истерии. Далее последовали открытие радия, запись звука на магнитном носителе, первая голосовая трансляция по радио, первый управляемый полет братьев Райт (1903). А затем наступил 1905 год – annus mirabilis[4] теоретической физики, когда Альберт Эйнштейн опубликовал Специальную теорию относительности, фотонную теорию света, а его формула эквивалентности массы и энергии E = mc2 положила начало ядерной эпохе. Не надо быть большим ученым, чтобы оценить масштаб этих открытий. Это были самые значительные изменения в знании человека о Вселенной со времен Исаака Ньютона.