Но он все равно заходил ко мне каждое утро, чтобы просто посидеть рядом со мной пару минут.
— Привет, mon ami. Как дела?
Он ерошил мои волосы, а потом мы разыгрывали наше фирменное рукопожатие. — Ты ведь не будешь сегодня сачковать на занятиях с мамой?
Я кивал в знак согласия.
— Молодчина. Учись прилежно, а когда вырастешь, устроишься на хорошую работу и будешь заботиться о своем стареньком отце.
— Я постараюсь, mon ami.
Это началось во Франции, когда мне было пять лет. Поездку за границу мама выиграла в конкурсе рассказов журнала «Тру Лайвз» — не более восьмисот слов о том, что делает вашу семью непохожей на других. Она писала о радостях и горестях родителей, воспитывающих детей с синдромом Дауна. Думаю, я там даже не был упомянут. Судьям понравилось.
Есть люди, которые помнят, что с ними было в раннем детстве. Я даже встречал людей, которые говорили, что помнят свое рождение.
Самое раннее мое воспоминание: я стою в луже воды, оставшейся после отлива в каменном блюдце. Отец держит меня за руку, чтобы я не упал, а в другой руке у меня новая сетка, которой мы ловим рыбу. Я помню не все, только фрагментами: холодная вода, доходящая мне почти до колен, чайки, лодка вдалеке и все такое. Но отец помнит больше. Он помнит, о чем мы разговаривали. Пятилетний мальчик и его отец говорили обо всем на свете, начиная с того, есть ли у моря берега, и кончая тем, куда прячется на ночь солнце. Стоя в той луже, я мог болтать что угодно, отец все равно любил бы меня. Вот и все. Мы стали друзьями. А поскольку дело происходило во Франции, мы стали amis. Думаю, все это не имеет большого значения, просто вспомнилось.
— Пока. Пошел зарабатывать на хлеб.
— Тебе правда надо уходить, пап?
— Да, пока мы не выиграли в лотерею.
Потом подмигнул мне, и мы снова обменялись нашим фирменным рукопожатием. — Смотри, учись хорошо.
На маме была ночная рубашка и дурацкие тапочки в форме зверушек, которые Саймон выбрал ей в подарок на день рождения.
— Доброе утро, малыш.
— Расскажи мне еще про Францию, мам.
Она вошла в комнату, раздвинула занавески и на мгновение превратилась в безликий силуэт, стоящий на фоне окна. Потом повернулась ко мне и снова, в точности как раньше, сказала:
— Милый, ты очень бледный.
Утренняя пробежка
Я представляю, как мама снова застегивает молнию на моей оранжевой зимней куртке и натягивает на меня капюшон, так что серая меховая подкладка липнет к моему вспотевшему лбу и щекочет уши. Все происходит именно так, как я себе представлял. Выпитый залпом горячий мед с лимоном из кружки, которую я ей когда-то подарил, — теперь из нее пьют все подряд — и горькое известковое послевкусие толченого парацетамола у меня во рту.
— Прости меня за прошлый раз, милый.
— За что, мама?
— За то, что тащила тебя мимо школы на глазах у твоих одноклассников.
— Ты меня наказывала?
— Не знаю. Может быть. Не уверена.
— Нам надо снова туда идти?
— Думаю, да. Ты уже в куртке.
— Это ты надела ее на меня. И застегнула на молнию.
— Правда?
— Да.
— Тогда пошли.
— Я не хочу.
— Я знаю, Мэтью. Но ты болен, и, боюсь, тебе уже пора принимать антибиотики. Мы должны показать тебя врачу. Я правда застегнула твою куртку?
— Но почему прямо сейчас? Нельзя подождать, когда кончится прогулка?
— Не знаю, я об этом не думала.
Я передаю ей пустую кружку с надписью «Самая лучшая мама». Стоит об этом подумать — и я снова там. Она открывает дверь, протягивает руку. Я беру ее, и все повторяется.
— Нет!
— Мэтью, не спорь. Надо идти. Надо показать тебя врачу.
— Нет. Я хочу с папой.
— Не глупи, он на работе. Ты выстудишь весь дом. Перестань. Пойдем.
Она крепко держит мою руку, но я сильнее, чем она думает. Я тяну изо всех сил и случайно цепляюсь пальцем за ее браслет с брелоками.
— Смотри, что ты наделал! Ты его сломал.
Мама нагибается, чтобы поднять с пола цепочку, поблескивающую крохотными серебряными брелоками. Я протискиваюсь мимо нее и при этом довольно сильно ее толкаю. Она теряет равновесие и, перед тем как упасть, машет руками, как голубь крыльями.
— Мэтью! Подожди! В чем дело?
В несколько прыжков я выбегаю за ограду, захлопывая за собой калитку. Бегу изо всех сил, но мама нагоняет. Нога соскальзывает с тротуара, я слышу тревожный гудок проезжающей машины.
— Погоди, малыш. Ну, пожалуйста.
— Нет.
Я бросаюсь через дорогу, срезая себе путь между машин, одной даже приходится вильнуть в сторону. Мама вынуждена ждать. Я поворачиваю за угол, потом за другой, и вот я уже у школы.