— Заткни свое вонючее хлебало! — донесся из глубин студии резкий женский голос.
Звякнула сталь.
— О Боже… — у Бобби перехватило дыхание.
Она уже защелкнула по паре наручников на запястьях длинноволосого малыша. Кровь Бадди Лонга и Рика Баумана напоминала разлитый кетчуп.
— Пожалуйста, они слишком узкие. Пожалуйста, — вновь взмолился Бобби. Второе кольцо каждой пары наручников Моргана закрепила к металлическим стойкам. Достала веревку из огромной сумки, быстро стянула ноги Бобби О'Тула в лодыжках, свободный конец привязала к стулу. Слушатели услышали шепот: "Помогите, помогите". Никто не удивился. Все решили, что это очередной прикол их кумира.
Бобби О'Тул не знал, что и делать. Он уже понял, что она обвела его вокруг пальца, чтобы попасть в студию. Никакого телесериала, никакого крупнобюджетного фильма, никакого возобновления карьеры не было и в помине. Голова его заработала в ускоренном режиме, выстраивая цепочку: реабилитация в клинике для наркоманов, сердечный приступ, деньги! Естественно, это главное.
— Послушай, — услышали почитатели таланта О'Тула, — я человек состоятельный. И с удовольствием заплачу тебе, сколько…
— Сиди и молчи. — Моргана улыбнулась, и от этой улыбки, за которой он видел бешеную ярость, О'Тулу стало совсем худо.
— Пожалуйста, умоляю тебя…
Она доставала из сумки какие-то инструменты.
— Заткнись. Я тебя наслушалась на всю жизнь. — Слова, пусть не очень громкие, доносились до слушателей. — Ты дерьмо, а не человек. Обижаешь людей, и тебе на это наплевать. Говоришь все, что приходит тебе в голову. Что ж, сейчас ты потеряешь ту штучку, которая делает тебя таким могущественным. Штучку, которую любишь больше всего. — Она смерила О'Тула взглядом. Он задрожал всем телом, когда она протянула руку и расстегнула ему ширинку. — Сегодня ты лишишься своего могущества.
— ПОЖАЛУЙСТА. РАДИ БОГА, ПРОСТИ МЕНЯ ЗА ВСЕ ПЛОХОЕ, ЧТО Я ТЕБЕ СДЕЛАЛ. ПОЖАЛУЙСТА, ДАЙ МНЕ ЕЩЕ ОДИН ШАНС, ПОЗВОЛЬ ЗАГЛАДИТЬ СВОЮ ВИНУ. ЭТО ВСЕГО ЛИШЬ ИГРА НА ПУБЛИКУ… Я — ХОРОШИЙ ЧЕЛОВЕК… Я… — Рядом лежали два мертвых или умирающих человека, но он мог думать только о спасении собственной жизни.
— Говорю тебе, заткнись. Будь мужчиной. Это твой последний шанс говорить как мужчина, если ты понимаешь, о чем я. Ты думал, что ты шутишь, но твои шутки причиняли боль. Теперь ты за это платишь. Платишь символом своей власти.
Она разложила инструменты на пульте звукоинженера, и, увидев их, О'Тул вжался в спинку стула.
Опасная бритва, зловеще поблескивающая хирургическая ножовка, игла, нитки, большие щипцы.
— В свое время я училась на медсестру, — с улыбкой сообщила Моргана. — И постараюсь, чтобы ты не истек кровью. — Она взяла бритву и начала вырезать на брюках круг. О'Тул лишился чувств.
А Моргана Кеслер, которая только раз в жизни провела ночь с женщиной, которая решилась вылечиться от пристрастия к наркотикам, зная, что этим ставит крест на дальнейшей карьере, щипцами ухватилась за ту часть тела О'Тула, которую считала лишней.
Все она отрезать не собиралась. Но хотела отхватить достаточную часть, чтобы остаток О'Тул уже не мог использовать по назначению. Второй рукой она взяла хирургическую ножовку и начала пилить злой язык О'Тула.
Грэм Мастертон
Дитя Вуду
Я увидел Джими, нырнувшего в агентство новостей С. Г. Пателя на углу Клэрендон-роуд, и лицо у него было пепельно-серым. Сказав Далей "Господи, да это Джими", я последовал за ним, звякнув колокольчиком на двери. Мистер Патель, подписывавший стопки "Ивнинг Стэндардс", сказал мне: "Новый музыкальный экспресс" еще не пришел, Чарли, но я в ответ лишь покачал головой.
Я осторожно передвигался вдоль стеллажей с журналами, детскими изданиями и шутливыми поздравительными открытками. Откуда-то из глубины магазина доносился звук телевизора миссис Патель, наигрывавший музыкальную тему из "Службы новостей". В помещении стоял затхлый запах оберточной бумаги, сладких креветок и греческого пажитника.
Свернув за угол стеллажей, я увидел Джими, стоявшего перед холодильником и смотревшего на меня широко раскрытыми глазами; не тем веселым и озорным, как обычно, взглядом, а каким-то почти раненым, затравленным. Волосы были почти такие же, курчавые, и на нем были все тот же афганский камзол и пурпурные бархатные клеша — даже ожерелье чероки было то же самое. Но кожа имела какой-то бело-пыльный оттенок, и он меня по-настоящему испугал.