Стадионный менеджер пытался посоветоваться с кем-то из своих жвачных подчиненных. Его не было слышно. Он начинал накаляться до уровня группы.
Ники встретился взглядом с Роки и поднял оба больших пальца. Инженер кивнул, подал условные сигналы, и в считанные секунды послание получили все, кого это касалось.
"Играйте в силу. Жгите предохранители. Нарушайте законы. Долбайте по мозгам".
Горящие купюры, белье, ковбойские сапоги, программки, мелочь, хлопушки — всё, что не крепилось к полу, потоком хлынуло на сцену. Джембоун отцепил свой гульфик с черепами и скрещенными костями, смачно его нюхнул и швырнул в беснующуюся толпу. Единственным резервом у него оставалась футболка в стиле Моррисона.
Ники видел круговорот, образовавшийся на месте падения этого предмета. Кормление голодных пираний. Лакомый кусочек добыт ценой подбитых глаз и племенной междоусобицы.
Концерт набрал критическую массу, измеряемую ушибами и переломами и, наверное, крайним неудобством. Ники все это уже не волновало. Необузданная энергия его решения была наркотической: кровь забурлила у него в жилах. Пусть лопаются перепонки. Пусть прольется кровь.
Пусть творится история, прямо сейчас.
ППВМ: Просто Поехали Вашу Мать!
Джембоуна первым застигло эхо только что выданного соло Лиз-Аха, отразившееся от дальней стороны чаши арены. Звук вернулся глухим и неестественным. Он вытаращил глаза. Микрофон выскользнул из его пальцев и хлопнулся на сцену. Но сверхусиленного грохота его падения не было.
Нацист Курт поскользнулся и в изумлении плюхнулся на задницу.
Абсолютная тишина наступила так внезапно, что сдавило барабанные перепонки. Переход был головокружительным: Ники ощутил себя, словно пытался дышать в вакууме.
Хай-Фай и Арчи продолжали жечь, гримасничая, принимая позы, долбая струны, пока до них не дошло, что они не издают ни звука. На это потребовались считанные мгновения.
Хлеб прекратил артиллерить. Зрелище было несуразным, почти смешным. Двойное Очко оказался в том же положении.
Стадионный менеджер выглядывал из-за боковых кулис. Он поднес кулак ко рту, уронив блокнот, приземлившийся с крепким глухим шлепком, отчего Арчи вздрогнул и чуть не влетел в стояки.
Все до единого предварительные усилители, усилители мощности, трансформатор, контурный усилитель и колонки от перегрузки замкнули предохранители и спалили все схемы. Элементы динамиков и кабели представляли собой лужи сверкающей плазмы. Трое техников еще подергивались после сильных ударов током. Пленки, крутившиеся на скорости 15 дюймов в секунду, сплавились в бесполезные пластиковые диски, а сами магнитофоны превратились в кучу шлака.
Хлеб осторожно положил палочки. Медленно, аккуратно. В свое время он наблюдал, как от звуков некоторых частот разлетаются стекла, лопается резина, отключаются люди, вырубаются подопытные животные. Тыльной стороной ладони он смахнул пот с глаз.
Арена была завалена брошенными вещами. Обувь, дешевенькое бельишко, "железо", "комбаты", джинсы, панковские рубашки, шляпы, трусишки, лифчики, кружева, ремни, свистки, пояса. Пустое пещерообразное пространство напоминало грязную барахолку… Или, как мелькнуло у Ники, его спальню при первой жене.
В грудах и горах никем не занятого тряпья позвякивали бутылки с бухаловом, мелькали тайком пронесенная трава, липовые документы, оружие, скудная мелочь и несколько тысяч билетных корешков. Где-то поближе к сцене виднелся пиратский гульфик Джембоуна среди одежды того, кто за него сражался.
Но людей не было.
Джембоун громко выругался, и его слова эхом вернулись к нему. Раздраженно пожав плечами, он потопал со сцены, мимо Ники, удостоив его лишь ядовитым взглядом и заметив:
— Завтра у нас еще один концерт, а переть отсюда четыреста миль. И какого хрена нам делать со всем этим дерьмом?
Все молчали. Даже стадионный менеджер.
Все они были напуганы наступившей тишиной и сами боялись издать малейший звук, лишь бы не исчезнуть, не лопнуть, не испариться.
Ники медленно вышел на середину сцены и уселся прямо на край. Его ноги болтались как раз там, где охрана в желтых рубашках…
Были.
Ладно. Пункт первый: ты хотел славы, ты ее получил.
Пункт второй: аппараты занимали два сорокапятифутовых трейлера. Теперь всё уничтожено. Ники медленно уронил лицо в ладони.
Пункт третий: публика полностью занимала арену…
Стадионный менеджер скрылся. Вероятно, отправился искать телефон, не спекшийся в кусок пластмассы.
Раньше Ники мечтал попасть на обложки журналов "Рип" и "Роллинг Стоун", только не "Тайма" и "Ньюсуика". Он оставался сидеть на краю сцены, когда к нему в конце концов подошли люди.
Сколько прошло? Время остановилось. Какая разница?
Дамы и господа, "Газм" покинул арену.
— Простите.
Подняв глаза, Ники увидел троих в костюмах. Стадионный менеджер стоял за ними, вне зоны досягаемости. Стукачи всегда держатся подальше, когда пахнет жареным. ФБР? ЦРУ? Тайная полиция? Эскадрон смерти? Как же можно наказать того, кто сотворил такое?
— Вы Ники Пауэрc? Вы — менеджер группы "Газм"?
Ники морально приготовился к наручникам. Он не ответил. Старшему, похоже, очень хотелось иметь точные исходные данные. Он говорил неуверенно.
Ники посмотрел в его искренние глаза. Угрозы он там не заметил. Лишь нервное возбуждение.
— Эти джентльмены и я представляем министерство обороны Соединенных Штатов.
Пусть это называется интуицией, но Ники мгновенно понял, что "Газм" получит очередной концерт, без балды. А не потеряет. Улыбнулся лучшей своей деловой улыбкой и поднялся.
Рик Хотала
Мертвые легенды
— Срань Господня! Что это за фотка здесь на стене?
Взметнув полы льняного пыльника и оставляя за собой шлейф сигаретного дыма, Стюарт Бонни решительно подошел к обрамленной в железную рамку фотографии, чтобы постучать по ней худым указательным пальцем. Взмахом другой руки он смахнул с левого глаза длинную прядь темных волос, которая тут же упала на свое место.
— Джими Хендрикс, дружок. Кто ж еще? — ответил Эл Сильверстайн, складывая на груди коротенькие ручки и награждая Стюарта самодовольной ухмылкой. — Видишь там справа? Та фотка им даже подписана, и подписи остальных двух из "Экспириенс" тоже есть.
— Я знаю, кто это, но не хотите же вы сказать, что Хендрикс и впрямь здесь записывался?
— Ага. — Лысеющая голова Эла качнулась в преувеличенном кивке, от чего два мясистых двойных подбородка запрыгали в узком воротничке рубашки будто две порции желе. — Еще в шестидесятых. Они останавливались тут на пару сейшнов незадолго до фестиваля в Монтерее.
— Ну надо же, черт побери. — Голос Стюарта упал до нехарактерного почтительного шепота. — Глазам своим не верю. И вы тогда тут работали?
Эл расплылся в улыбке, и вид у него стал такой, как будто он чему-то злорадствует. Это был маленький кругленький человечек, на целую голову ниже худого как щепка Стюарта, но было в нем что-то, что заставляло его казаться больше… гораздо больше. Может, дело было в его почти легендарной репутации в мире музыки.
— Позволь тебе напомнить, Стюи, что я владелец этой распроклятой студии звукозаписи, так что, разумеется, я тут был. На каждом богом проклятом сейшне. Говорю тебе, они только-только стали привлекать к себе внимание за пределами штата — Монтерей им это и принес, — и у меня они оставили самые крутые, мать их раз так, пленки, какие я только слышал. Ни одна из них, конечно, не увидела свет.
— Ничего себе. — Стюарт был, как и следовало ожидать, поражен, но при этом пытался не выказать раздражения: никто не звал его "Стюи" с тех пор, как он пешком под стол ходил.
— Ну да. — Эл слегка нахмурился. — Они, э-э-э… потом все запутались с юридическими проблемами с имуществом Хендрикса. Сам знаешь, что там творилось.
— Потрясно… — Затянувшись, Стюарт выдохнул струю дыма. — Но только не говорите, что они и теперь у вас. Я хочу сказать, эти пленки.