— Знаете, возможно, нам понадобится пара дней, может, даже пара недель, чтобы обговорить детали, — продолжал он, голос его звучал непривычно сдавленно. — Но скажу вам…
Глянув снова на здание студии, он присвистнул сквозь зубы и покачал головой, пытаясь вспомнить, как звучали там его гитара и голос каких-то несколько минут назад. Но воспоминание уже таяло, и все, что ему осталось, это жажда услышать его вновь. Если Эл сможет весь альбом сделать на таком звуке, судьба альбома, так его за ногу, обеспечена.
— То, как звучал плэй-бэк. — Он мечтательно покачал головой. — Да господи, у вас там, наверное, магия какая-то.
— Ну да, и это, конечно, есть. — Эл все еще во весь рот улыбался. — Верно подмечено. А теперь ты один из очень немногих избранных, кто будет записываться на студии "Чистый звук".
Стюарт на какое-то мгновение застыл, а потом, облизнув губы, все же сказал:
— Э-э-э… Вы говорили, что множество знаменитостей у вас записывались.
— Ах это, совершенно верно. — Эл серьезно кивнул. — И впрямь множество записывались. Но… как ты сам мог заметить по фотографиям в коридоре, если бы я дал тебе список имен всех, кто у меня писался, ты ни одного не смог бы спросить, как им это звучало.
— Почему? — с трудом прочистив внезапно перехватившее горло, сдавленно спросил Стюарт.
— Почему? — эхом откликнулся Эл. — Ну, потому, что все до единого мертвы, вот почему. Хендрикс, Леннон. Брайан Джонс, Джим Моррисон… все. Мертвы. Просто трагедия, что столько рок-звезд умирают, только-только поднявшись к зениту славы.
— Но нет ли… — начал было Стюарт, потом, покачав головой, прикусил нижнюю губу. На мгновение прикрыв глаза, он вновь увидел внутренним взором череду черно-белых фотографий на стене. — Не может ли тут быть какой-то взаимосвязи? Вроде… я хочу сказать, все эти ребята… Не умерли же они только потому, что они… что они здесь писались. Как такое возможно?
И вновь Эл только пожал плечами.
— Не знаю. — Голос его превратился в низкое скрежещущее ворчание. — Может, никакой связи и нет… но опять же, может, она и есть. Думаю, все упирается в то, насколько ты этого хочешь, и в то, насколько ты готов рискнуть.
Эл все это время улыбался, но теперь его улыбка стала еще шире, открыв верхний и нижний ряд белых плоских зубов, от чего вид у него стал такой, как будто он вот-вот что-то откусит. По лицу его скользили тени листьев над головой, и потому кожа словно шла рябью. Чувствуя слабость в коленях, Стюарт открыл дверцу машины и уселся за руль.
— Но будь покоен, Стюи-малыш. — Эл наклонился вперед, опираясь одной рукой на открытую дверцу, а другой на крышу машины. — Если по какой-то случайности ты и встретишь безвременную смерть… ну, как все остальные знаменитые рок-звезды, ты уже один трек здесь записал. И я не премину повесить твою фотку прямо на стену моей студии.
Выпрямившись, Стюарт судорожно втянул в себя воздух.
— Да, сэр, мистер Бонни. Тебе и впрямь выпало записать песню на студии "Чистый звук". По крайней мере ты станешь знаменит этим!
На этом Эл захлопнул дверцу машины и размашисто махнул Стюарту прежде, чем перейти через улицу к зданию студии. Даже когда он был посреди мостовой, в льющихся на него ярких лучах солнечного света, его тело казалось каким-то нематериальным, будто тень, проходящая по раскаленному асфальту. Тряхнув головой, Стюарт вставил ключ в замок зажигания и запустил мотор.
— Да, черт побери! — прошептал он, бросив взгляд на свое отражение в зеркальце, которое как раз поправлял.
Он вдавил сцепление, потом газ, но вместо того чтобы выехать со стоянки, нажал на педаль тормоза и снова перевел машину на заднюю передачу. В мозгу у него кружились безумные мысли, и большинство их них вращались вокруг основного вопроса Эла.
Насколько он этого хочет и насколько он готов рискнуть?
Сомнений не было, Эл может добиться невероятного звука. Записываться здесь означает, что группе никак не промазать со своим следующим альбомом. Ему бы надо быть счастливым — нет на седьмом небе, — что Эл согласился позволить команде здесь писаться.
Но почти целую минуту Стюарт сидел на месте, нервно постукивая пальцами по рулевому колесу и размышляя о том, на что он только что согласился. Самый громкий его внутренний голос твердил, что думать, что он умрет просто потому, что записывался в студии Эла, чистой воды безумие. Ну никоим образом смерти всех этих музыкантов не могут быть связаны с "Чистым звуком". А другой голос, в самом дальнем закоулке сознания, гораздо более слабый, но все же требующий к себе внимания, шептал, что, возможно, уже слишком поздно. Он уже согласился вернуться на студию "Чистый звук". И если он не оставит этих планов, это вполне может означать, что вскоре после этого он умрет.
От этих мыслей горло Стюарту сдавило холодной, на грани паники, тоской. Наконец он принял решение. Выключив мотор, он открыл дверцу машины и шагнул на улицу.
Вся эта история — чистой воды безумие, сказал он самому себе. Но теперь он не так уж уверен, что готов схватиться за этот шанс. И хотя остается еще немало проблем, дела группы не так уж и плохи. У них сейчас удачный эфир, и хотя их новый альбом, возможно, и не будет готов к Рождеству, все складывается вполне нормально. Так к чему рисковать, послать это ко всем чертям?
Приняв решение, Стюарт подбросил ключи от машины в воздух, поймал их, потом, направляясь через улицу, сунул назад в карман штанов. Он бы настолько погружен в собственные мысли, что так и не заметил машину, движущуюся прямо на него.
Джефф Гелб
"Замогильная" смена
Расти Нейлз скучал. "И ради этого я потратил две тысячи долларов на шестимесячную учебу?" — думал он.
Он находился в эфире с полуночи до пяти часов утра на WMCR, радиостанции классического рока. "Замогильная" смена. Время без рекламных пауз. Большинство рекламодателей предпочитают дневные часы, когда радио слушает гораздо больше народу. Расти непрерывно крутил и крутил музыку, но песни и композиции контролировались специальной компьютерной системой, так что у него не было свободы выбора.
К тому же в ночное время радиослушатели, как правило, не звонили в студию. Бывало, Расти приходилось замещать дневных ди-джеев. Его всегда поражало огромное количество звонков, телефон практически не замолкал. Ночью ситуация менялась кардинальным образом: за счастье получить три заявки в час. Обычно это просьбы поставить в эфире что-нибудь из "Линьрдз Сканьрдза" или "Лед Зеппелин", которые и без того звучат каждую ночь. Случалось, звонят какие-нибудь возмущенные слушатели, готовые обозвать его последними словами.
Расти не мог не признать, что работа его была тупой и, самое ужасное, занудной. Он вздохнул и потянулся к си-ди "Джетро Тал" "Акваланг". Для своего времени, безусловно, классная музыка, но за два года работы в студии Расти прокрутил этот диск сто сорок три раза, после чего бросил считать. Неужели эти кретины не устали слушать свои любимые песни? Видит Бог, ему они обрыдли.
"Я крепко влип. Без сомнений", — сокрушался Расти. На радио он пошел, потому что обожал рок, но так и не научился играть на чем-либо. Чтобы не расставаться с музыкой, он записался в Кливлендскую школу на отделение радиоди-джеев, и через программу трудоустройства получил свое распределение в "замогильную" смену. Работать он начинал, преисполненный радужными надеждами, но постепенно убеждался, что здесь ему ничего не светит. Пришла пора менять обстановку. Надо бы заглянуть в раздел "требуются" журнала "Радио энд Рекордс", собрать свои нехитрые пожитки и найти себе новую радиостанцию и новую смену.
На телефоне замигала красная лампочка. Звонок. Расти покачал головой, представляя, как очередной подросток, прыщавый заправщик на бензоколонке, в миллионный раз заказывает аэросмитовскую "Свит эмоушн". На хрен. Не буду снимать трубку сегодня.