— Уверен, все окажется вовсе не так плохо, — возразил он.
Я метнула на него свой коронный взгляд «Ты не знаешь ничего о Бикерстаффах».
— Точно не хочешь, чтобы я пошел? — спросил он снова. — А знаешь, подвезу-ка я тебя до места и подожду в конце улицы. Стану на время твоим водителем.
Я медленно шла по гостиной в доме родителей. Почему меня преследует чувство, будто у меня мокрая голова? Я остановилась у зеркала и взглянула на свое отражение. Свиная кровь пропитала мои волосы, стекала по лицу и пачкала белый шелк… Неужели это платье с выпускного вечера? Я также заметила еще кое-что — более пугающее. Я превратилась в Сиси Спейсек[61]. Сверху донесся крик, и я начала медленно подниматься по лестнице на странный звук. Дошла до самого верха. Затем двинулась по ступенькам длинной складной чердачной лестницы… Пока наконец не оказалась на самом чердаке. Кого же я там увидела? Больная, сумасшедшая ведьма, отринувшая Господа Бога. Моя мать. Она не услышала, как я вошла: была слишком занята. Пыталась воткнуть нож в вялую ладонь Энта. Последний штрих, поскольку остальные предметы из ее кухонного набора уже пригвоздили его безвольное тело к балкам крыши. Теперь он казался каким-то нелепым и странным распятием.
Его глаза на секунду открылись, и он бросил в мою сторону взгляд поверх маминого плеча.
— Прости ее, — прошептал он. — Она не ведает, что творит.
Наконец мама обернулась и увидела меня.
— Ты вернулась, Кэрри, — сказала она.
— Мое имя не Кэрри, — ответила я.
— Нет, — взвизгнула мама, — тебя ведь зовут Шоко Лад!
— Ты на самом деле не готова к такому, верно? — сказал Льюис, к счастью, остановив меня, прежде чем моя фантазия «Кэрри» не превратилась плавно в «Изгоняющего дьявола»[62], где я трясу головой, плююсь зеленой слизью и обзываю маму нехорошим словом по-латыни.
— Верно, абсолютно не готова, — ответила я, уставившись на светофор впереди и внутренне желая, чтобы красный свет не менялся на зеленый еще, скажем, неделю или две.
— А сделай-ка так, — предложил Льюис. — Когда будешь рассказывать правду, представь мать обнаженной… С тем садовником или кто он там. Она перестанет казаться чопорной и непреклонной, а ты сможешь…
Я не услышала продолжения, потому что высунула голову из окошка и меня вытошнило прямо на его машину модного цвета металлик. Зато по крайней мере я не извергала зеленую слизь.
Должно быть, ад — это особняк с четырьмя спальнями, перед которым стоит бордовый «ровер» и цветут огромные гортензии… Меня внезапно охватило чувство дежа-вю. Мне ведь когда-то уже приходила в голову эта мысль. Знаю. Когда я пришла домой несколько недель назад и приготовилась рассказать маме и папе важные новости. Сегодня будет даже тяжелее, ведь тогда на запястьях мамы не было следов от наручников, которые она наверняка натерла, чтобы ее пожалели.
Напоследок взглянув на припаркованную Льюисом в нескольких сотнях ярдов по той же улице машину, я открыла садовую калитку и пошла по дорожке. Добравшись до передней двери, полезла в карманы в поисках ключей, но вдруг остановилась. Пока что я не готова зайти. Я присела, открыла крышку ящика для писем и заглянула в щелку. Никаких признаков жизни. Возможно, отец в суде, на слушании дела, и сейчас пытается взять маму на поруки.
Стоило предвидеть такую ситуацию. Следовало вообще сначала позвонить, а не являться без предупреждения. Можно, конечно, подождать внутри… Хотя лучше просто уйти… Ладно, попробую зайти еще разок, попозже… А может быть, и нет.
— И что же ты тут делаешь, а?
Я вздрогнула и подпрыгнула на месте. Повернувшись, я увидела громадную темную фигуру, сжимающую в руке молоток. И длинный резец. А еще коробку с инструментами.
— Снова шпионила за мной? — потребовал отец ответа. Похоже, он пытался найти утешение в работе, но безуспешно. Папин голос звучал отнюдь не дружелюбнее, чем прошлой ночью.
— Нет… э-э… Нет. Просто решила проверить, есть ли кто-нибудь дома.
— В следующий раз можно попробовать воспользоваться звонком, — предложил он.
Неужели ирония? Для папы это нечто новое. Я узнала о нем много интересного за последние двадцать четыре часа. До вчерашнего вечера я не представляла, что он может потерять самообладание. И к тому же знает то самое слово. А теперь еще и ирония. В итоге он стал намного более интересным человеком, хотя, конечно, мне было гораздо комфортнее в обществе скучного доброго папы. Мой злой, бранящийся, саркастичный отец оттолкнул меня и зашел в дом. Я же осталась на крыльце, предпочитая находиться в относительной безопасности.
— Ну что? Так и не зайдешь? — спросил он. — Могла бы тоже воссоединиться со своей счастливый семейкой…