— Шевелись!
Сдёрнула с правой ноги рогожу, принялась наматывать её поверх левой портянки.
— Быстрей! Из-за тебя всю ночь не спал. Хватит возиться.
Занемевшими пальцами кое-как замотала портянку на левую ногу, обвязала её тонкой полоской ткани, правую ногу втиснула в кроссовок, непроизвольно застонав от боли. Нога отекла, стопа была поранена. Кирилл толкнул меня в плечо. Что ж вы все такие звери…
— Живее!
Поднялась и, хромая на обе ноги, двинулась за Кириллом. Овчарку он спустил с поводка, она обнюхивала кусты, метила их, облаяла пару деревьев с белками, в одном месте принялась что-то ожесточённо рыть. Кирилл покрикивал на пса, не давая тому далеко удаляться. Рогожка на левой ноге размоталась, и волочилась по земле. Остановиться и подвязать её, у меня не было ни сил, не желания. Голова кружилась, иногда я опиралась на деревья, замирая на пару секунд, переводя дух. Раньше я не знала такой дикой слабости, от которой тянуло рухнуть в ближайшие кусты.
Кирилл, оглянувшись, что-то сказал. Его слова проплыли мимо сознания, а потом как сквозь мутную пелену дошло, что скоро начнётся дождь и надо торопиться. Каждый шаг отдавался глухой болью.
Странно, что я так далеко убежала. Мы, кажется, брели по лесу целую вечность. Когда достигли ворот лагеря, начался дождь. Он заплакал вместо меня, тёк по щекам, скатывался по подбородку, собирался в уголках глаз, намочил волосы, спину и штаны. Нас ждали, Кирилл по рации уже сообщил о нашем приближении. Он взял пса на поводок, мы прошли через КПП с незнакомым охранником и очутились на территории ненавистного лагеря. Кирилл грубо прошипел в спину.
— Поворачивай к медчасти.
Теперь он шёл позади, конвоировал меня как положено.
— Портянку подтяни и капюшон накинь.
И что-то добавил неразборчивое. Матерился, наверное.
На левой ноге, действительно, рогожка почти полностью размоталась, но я не могла наклониться и закрутить её. Пускай хоть свалиться, медпункт рядом, а в общежитии у меня есть запасная пара обуви. Похромала вперёд, пропустив мимо ушей, гневное ворчание Кирилла. На виду всей колонии он ведь не ударит? Вялые мысли в голове, в глазах размытая площадь и столовая. Ещё рано, столовая закрыта и любопытных женщин нет, меня никто не увидит. А если бы увидели? Раньше я бы страдала, ловила каждый косой взгляд и перешёптывания за спиной. Здесь и сейчас у меня выключились все эмоции.
На крыльцо вышел доктор, я, кажется, стала частой гостье в его владениях. Можно сказать, нынешняя фаворитка. Мы подошли к Виктору.
— Забирай, — коротко бросил Кирилл, развернулся и пошёл к калитке, разделяющей наши территории.
Док с красными глазами (не выспался бедняга) уже издалека рассмотрел мои ноги.
— Разувайся здесь. В кабинет грязь не тащи.
Я посмотрела на его почти мальчишеское лицо в мелких чуть заметных веснушках на носу и щеках. Наверное, немного старше меня или мой ровесник. Скрытый садист, который приехал в колонию воплощать в жизнь свою бессознательную программу. Такую инфу особенно про хирургов и стоматологов выдал на лекции преподаватель психологии, а в заключении сказал, что за спиной каждого хорошего специалиста приличное кладбище. Его откровения тогда меня сильно покоробили, но сейчас, глядя на Виктора, подумала, преподаватель был прав.
— В коридоре таз с водой и чистая тряпка на полу. Помоешь ноги и проходи в кабинет.
Покачнувшись, я села на ступеньку, сняла кроссовок, раскрутила рогожку, обнаружив на ней масляные пятна, сняла подранные носки, скомкала тряпьё в грязный ком и положила сбоку крыльца. Осторожно ступая голыми ступнями по деревянным ступеням, сбитым из рассохшихся досок, порадовалась, что под ногами тёплое дерево, а не мёртвый бетон. Поднялась к двери и вошла внутрь.
В тазике с тёплой водой обмыла грязные ноги, потопталась на тряпке, вытирая подошвы. Сойдёт. Вошла в кабинет и села на стул без приглашения.
— Ступни покажи.
Меня слегка качало, слабость и безразличие стали моим защитным куполом, под который мало, что проникало. Док, кажется, слегка психанул. Как он очутился рядом, я даже не заметила. Присел на корточки, поднял одну ногу, вторую.
— Сейчас обработаю…хлоргексдином.
Последнее слово произнёс ядовито, с нажимом, специально для меня.
— Пластырь не нужен, без него быстрей заживёт.
Кинул взгляд ниже пояса.
— У тебя месячные?
Спросил спокойно, как истинный доктор. Прикрыла глаза. Виктор понял, что я куда-то улетела…
— Майя, я с тобой говорю! — повысил голос.
— Нет.
Раздражённый тон дока меня не пугал, а причёска раздражала. Видела я таких парней, над каждой волосинкой трясутся, а потом бац… — залысины, и бегом волосы трансплантировать.
Шаги дока в сторону медицинского стола. Шуршание. Снова ко мне.
— Иди на кушетку. Здесь неудобно.
Меня покачивало. Если лягу на кушетку, потом не встану.
— Ладно.
Док за лодыжку поднял одну ногу, протёр ступню ватным диском. Защипало, я дёрнулась. Обработал вторую.
— До свадьбы заживёт
Снова отошёл. К Виктору я испытывала скорее дружеские чувства. С ним я могла бы учиться на одном потоке, пить сидр в общей компании, ныть друг другу про надоевшую учёбу, обсуждать преподов и умничать на медицинские темы.
— До вечера побудешь в стационаре.
Видя моё нерабочее состояние, док подхватил меня под мышки, встряхнул и поставил на ноги.
— Скоро завтрак принесут, — подтолкнул меня к двери. — Чего шатаешься? Голова кружиться?
Риторический вопрос остался без ответа.
Невыносимо скучный цвет стен качался перед глазами, пока я вместе с доком добралась до так называемого стационара — небольшой комнаты в конце коридора с двумя кроватями, двумя тумбочками и стулом.
— Эм…у тебя штаны наизнанку.
Битая буду
Виктор вышел, оставив меня в одиночестве. Я сняла ветровку, как попало бросила её на спинку стула — мокрая, надо просушить. Выбрала кровать у окна, откинула заправленное одеяло, села, а потом повалилась на подушку. Штаны… не стоит выворачивать, кровь я в комнате застираю. Лучше не думать, не жалеть себя. Жалость отнимает силы. Уже отняла. Мне надо восстановиться и поспать. Неизвестно, что меня ждёт. Док ни слова не сказал про Стаса, и я не спросила. Рыжий, наверное, уже стал одноглазым.
Повернулась лицом к стене, закрыла глаза, желая уснуть, отключиться от мучительных мыслей, потому что ничего не отыграть назад, ничего невозможно исправить.
Дверь открылась. В комнату вошел человек и вместе со сквозняком принёс запах горькой смолы и хвои. Я не шелохнулась, сделала вид, что сплю.
— Майя, — жёсткий, требовательный голос. Его обладатель, как хищник, настигший добычу, наверное, сразу унюхал мой страх. От меня, действительно пахло страхом и кровью. Приятный сладкий запах, манящий зверя.
— Давай поговорим.
Не хочу
Мне бы спрятаться под одеялом, как в детстве, когда думаешь, что если ты никого не видишь, то и сам стал невидимкой. Скрипнули по полу ножки стула, начальник сел рядом. Слишком близко, чтобы я смогла спокойно дышать.
— Чем ты ударила Стаса?
Тягучая пауза, от которой перехватило дыхание. Я сплю. Нельзя думать. Нельзя вспоминать.
— Карандашом?
Одеяло поползло вниз, открывая мою тощую шею. Шершавые пальцы сжались на ней. Я вздрогнула, стремительно развернулась и оттолкнула руку. Не надо прикасаться ко мне. Стиснула зубы, чтобы не выдать дрожь. В ледяных глазах начальника сверкнула серебряная сталь.
— Где карандаш?
Мой взгляд скользнул к торчащему из-за широкой спины полковника рукаву ветровки. Он повернул голову, небрежно стащил ветровку со стула, потряс ею, из правого кармана извлёк карандаш, тронул окровавленный грифель пальцем, приподнял бровь.
— Ты же понимаешь, я не могу проигнорировать происшествие…
Гул в ушах.
— Оставить тебя без…
Безнаказанной?
Голос полковника утонул в непрерывном шуме, а сам он раздвоился. Я сморгнула странную пелену, но ничего не изменилось. Он то сливался в одно лицо, то раздваивался, перетекая из одного в два. Два мира, два человека? Стало трудно дышать…