Ограждала узников также ширма, вроде тех, что используют в театре теней - стояла она меж спинами закованных и пламенем. Нелепые вещи говорил он про других людей, ходящих за ширмой и проносящих различные предметы - будь то статуи, вазы или нечто иное. Еретик говорил об иллюзиях, о жалких тенях, принимаемых людьми за реальные вещи. Не хотел он мириться с этим миром, и желал показать людям не тени, а сами предметы, да только не понимал он, насколько губительна истина. Ускользала правда и меж его пальцев, ведь не осознавал он всего счастья единства и веры.
Жалость лишь заслужил он собственными речами, и отвернулись от него люди, живущие в пещере. Другой мир не нужен был никому, всех прельщали тени, уже давно ставшие реальнее самих вещей. А ведь предсказуемо и понятно все было: если заставить людей смотреть прямо на свет, то не выдержат их глаза этого. Еретик слишком поздно понял, когда спалил свои глаза дотла, что истина чужда детям мрака, и вернулся он сам к тому, что мог видеть, не обжигаясь. Тогда понял он, что достовернее тени, чем реальные предметы в испепеляющем свете огня. Слеп остался еретик, но обрел он счастье под сводами пещеры в окружении близких людей.
Ясность сознания вернул он и стал проповедовать новую истину: пещера и тени - вот реальность, и тогда последовали за ним люди, и приняли искренние слова в свои души. Вера вновь объединила жителей пещеры, и познали они счастье.
- Лист - мне, - бойко скомандовал Жан, выключая магнитофон и протягивая руку вперед. - И никаких исправлений и дописываний - у меня четкие правила на этот счет.
Чернила из потекшей ручки оставили пару уродливых клякс, как на самом тексте, так и на руках Уно, так что он очень смущенно протянул исписанный листик старику. Неряшливость могла сыграть не лучшую роль при оценке, но мальчик хотел надеяться на лучшее. Осмотрев лист, Жан вновь задумчиво нахмурился и пожевал губами.
- Совсем забыл про твою анкету. Так, давай я быстро все заполню, а ты просто отвечай на вопросы, - после паузы вспомнил он, доставая очередной лист и новую ручку. - Я совершенно отвык от всех этих процедур - мало вас, так что все на свете забыть успеешь пока дождешься! Хорошо хоть расслабиться здесь можно в одиночестве...
- Особенный фиолетовый талон на "коньяк" помогает? - догадливо уточнил Уно.
- Будет тебе, какой еще фиолетовый? - сразу же занервничал Жан и осуждающе посмотрел на мальчика. Считалось очень неприличным обсуждать чужие талоны. - Если и есть такие, то не слышал о них никогда, а в бутылке чай самый обычный, просто бумажка странная наклеена. Скажешь еще - фиолетовые. Так, имена родителей?
- Папа умер год назад, но его звали Виттор, а маму зовут Лэсли.
- Отлично, - что-то поспешно черкнул старик. - Ну, а тебя-то как зовут? Единственный ребенок?
- Нет, есть еще сестренка Сара, а мое имя - Уно, - занервничав, ответил мальчик. - Учителям "Химеры" важно знать о моей семье?
- Желательно, раз уж прислали такие анкеты. Дальше - сколько тебе полных лет? Атлантам, диггерам и прочим служителям порядка попадался? Если да, то какие штрафы получал? - затараторил Жан, как запись на диктофоне.
- Такого не было, - чувствуя, как краснеют кончики ушей, ответил Уно.
- Сколько лет? - переспросил Жан, подозрительно посмотрев на занервничавшего мальчика.
- В этом году исполнилось одиннадцать.
- Ладно, последний вопрос: из-за чего погиб твой отец?- простая фраза прозвучала как раскат грома, а цепкий взгляд старика уперся в Уно, словно желая прожечь насквозь.
- Извините, но я не знаю, - пробормотал Уно, сцепив дрожащие ладони на коленях: он совсем не хотел, чтобы учителя из "Химеры" решили, что он сын сумасшедшего, те более, все знали, почему в Таксонии сходят с ума. - Чем-то болел.
- Ничего подозрительного, похоже, нет, - довольно кивнул Жан, откладывая бумаги в сторону. - Ответ жди завтра, ближе к пяти часам. Заходи прямо сюда, на этот раз будет действительно открыто и без всяких загадок.
Стараясь не показывать, как сильно успокоила фраза про подозрительное, мальчик подскочил и в тот же миг почувствовал неладное. Тянущая боль сковала ноги, и неприятное покалывание пошло от еще не до конца заживших колен. Яркой вспышкой всплыло воспоминание наставлений Аврелия: чтобы ткани восстановились, необходимо каждые три часа смазывать ноги и руки. Хотя на Заводской тридцать пять и не было часов, мальчик быстро сообразил, что прошло уже куда больше времени. О том, что может случиться, если забыть про лечение, доктор не говорил, но по онемению Уно догадался, что ничего хорошего.