Втянув через ноздри воздух, чем-то напомнивший ему вкус кисло-сладкого яблока, он побоялся широко раскрыть рот. Даже малейшее движение грудной клетки отзывалось болью. Он шел куда-то за боковую линию. До его ушей долетали ругательства тренера в адрес других парней из его команды. И внезапно, он полюбил этот голос: «Покажешь себя завтра…»
Он тащился через поле в комнату, закрытую на время игры. Полуденное солнце било ему в глаза. Колени были ободраны, а тело внезапно начало гореть от притекшего к коже воздуха.
«Что я должен знать?» - иногда спрашивал себя он во время игры.
«Что?»
«Я тяну время».
«Мечтатель…»
«Это не мечта, это – правда».
Очередной глоток воздуха, и боль появилась снова – издалека, не сильно, словно сигнал радара утомления. Приступ: «Я здесь. Я – боль». По спине будто заскребли стебли дикой кукурузы. Что-то странное произошло с ним. Он понимал, что был растерзан обступившими его игроками, обманут и унижен до земли. Но он уцелел – пусть с разодранной спиной. «Ты хорошо закончил…», - подумал ли тренер, что он постарался выйти из игры? Иначе – он тянул время. Приступ перерастал в ощутимую боль, локализуемую теперь под ребром на правом боку. Он подумал о матери. Ее долго лечили. Затем она никого не узнавала: ни Джерри, ни его отца. Приятное возбуждение момента небытия прошло, и он застонал от боли. Это ему ничем не помогло. Разве что он мог нарваться на стыд и позор. Это напомнило ему ослабшую память экстаза, мгновенно тающую после отрезвления, пришествия в себя.
Тошнота закипала в желудке, обжигая и стремясь наружу.
«Эй…», - позвал он слабо. Никто его не услышал.
Он сумел добраться до помещения школы и войти внутрь. На лабораторном этаже в туалете он стоял на четвереньках. Голова была чуть ли не в пасти унитаза, и дезинфицирующий аромат щипал его веки и ноздри. Тошнота прошла, и приступ боли спал. Сладостное облегчение расползлось по всему телу маленькими сырыми мурашками.
И тогда, безо всякого предупреждения, его вырвало.
2.
Оби был слишком скучным, и этого было через край. Он был отвратителен и утомителен. Усталость занимала его всегда. Он хотел спать и постоянно зевал. И больше всего уставал от Арчи – от ублюдка, в отвержении которого ненавидел его всеми своими кишками, например, в данную минуту лишь за то, что тот был частью его скуки и усталости. С тетрадью и с заточенным карандашом в руке Оби взглянул на Арчи. Его взгляд был полон раздирающего гнева. Он застал Арчи сидящим на трибуне. Ветер трепал его светлые волосы, которые сверкали на солнце, украшая его лицо и чуть ли не в полный голос выдавая мысли о том, что Оби регулярно опаздывает. Арчи специально убивал время, задерживался, чтобы снова упрекнуть Оби в опоздании.
- Какой же ты ублюдок, - наконец с пеной на губах выплеснулось из Оби, словно «Кока-Кола» из бутылки после встряхивания. - Тебе никто этого не говорил?
Арчи обернулся и послал ему улыбку божественного ребенка.
- Иисус, - раздраженно пробурчал Оби.
- Не ругайся, Оби, - съехидничал Арчи. - Ты скажешь это при всех.
- Посмотрим – кто, что и при ком скажет. Не знаю, как твои нервы могут воспринимать всю обедню этого утра.
- Обедня этого утра не расходует нервы. А вот когда слетишь с катушек, почувствуешь это всем своим телом, парень. А я лишь буду хрустеть вафлями, продаваемыми фунт за доллар в Ворчестере.
Оби с отвращением отвернулся.
- И когда ты говоришь «Иисус», то имеешь в виду того, кто руководит тобой. А я вижу перед собой парня, шедшего по земле тридцать три года так же, как и кто-либо другой, но по схеме воображаемой каким-нибудь PR-котом… PR-человеческая общность… обстоятельства, которые тебе не известны, Оби.
Оби не выбирал ответ. Он и не собирался спорить с Арчи, столь скорым на слова. Особенно, когда в его голосе начинала прослушиваться ниточка одного из его настроений – колючего, как куст шиповника. Он называл людей котами, словно хладнокровный убийца или упакованный качек, презирающий всех и вся, на ком меньше мяса, чем на нем, словно он самый главный в маленькой паршивой средней школе, такой, как «Тринити».
- Исчезни, Арчи, а то будет поздно, - сказал Оби, стараясь вести себя с ним более-менее естественно. - Я сжигаю дотла один из этих дней.
- Не ной, Оби. Конечно же, ты ненавидишь свою работу, на которую спешишь, но и не прислушиваешься к собственному подсознательному страху. Вероятно, тебе есть, куда с нее слинять. Может туда, где покупатели будут плевать тебе в рожу, или же вместо этого ты будешь пахать в субботу до ночи – вот к чему ты идешь. И снова будешь отмывать объедки от тарелок в вонючей столовке.