- Знаешь что, Арчи?
- Что?
- Жизнь иногда навивает тоску.
Это была не самая худшая мысль, которую при Арчи можно было высказать вслух.
- Жизнь – дерьмо, - отрезал Арчи.
Тени от ворот определенно походили на пересекающиеся кресты, на невидимые распятия. «Верный символ этого дня», - сказал себе Оби. Если он спешил, то успевал на работу автобусом, отходящим в четыре по полудню.
3.
Девушка была безумно красивой и желанной до слабости в животе. Водопад ее светлых волос расплескался на обнаженных, усыпанных рыжими веснушками плечах, серые глаза были слегка прищурены, неся в себе еще большую загадку, ресницы на верхних веках… Джерри досконально изучил фотографию и тут же закрыл журнал, отложив его в сторону – туда, где тот и лежал, на вершину стопки. Он огляделся вокруг, чтобы убедиться в том, что его не видно со стороны кассового столика, расположенного у входа в магазин, хозяин которого категорически запрещал чтение журналов и важно говорил: «Не покупаешь – не читай». Но в данный момент он был чем-то занят на другом конце помещения.
Что-то похожее Джерри чувствовал, когда листал «Плейбой» или другое подобное издание. Его сверстники покупали такие журналы и приносили их в школу, разрезали и в лощёные страницы оборачивали тетради, и даже не один раз перепродавали прочитанные до дыр номера. Иногда он случайно мог заметить наклейки с изображениями девушек на столике для кофе или на зеркале дома у кого-нибудь из друзей. И однажды он купил женский журнал, отдав за него дрожащими руками один доллар двадцать и пять центов – почти все свои карманные деньги, а потом не знал, что делать с этой проклятой покупкой, единственной его собственностью. Он вышел из автобуса около дома, нажал на кнопку звонка и с ужасом ждал, когда откроется дверь. Наконец, устав от быстрого и внимательного изучения его содержимого – тайком, закрывшись в туалете, со страхом подумал, что будет, если мать вдруг обнаружит у него этот журнал. Джерри тихонько унес его подальше от дома и спрятал в личном шкафчике в раздевалке гимнастического зала. Он листал разноцветные страницы, погружаясь в тоску. Приходящая издалека страсть самца начинала наполнять его тело. Смогла бы эта девушка его полюбить? Печаль разочарования глубоко осаждала его, когда отдаленно начинал представлять себе, как умер бы только лишь от одного дыхания этой девушки в его объятьях.
Рядом с автобусной остановкой Джерри прислонился к телефонной будке, усталость в теле отдавалась эхом футбольных атак. За последние дни его тело привыкло к побоям. Но он спокойно разглядывал график движения автобусов, а затем праздно наблюдал за людьми на площади Коммон через проезжую часть. Он видел их каждый день. Они стали для него частью декорации, словно пушка времен Гражданской войны или монумент в честь павших на Второй Мировой, или же мачты с флагами. Хиппи. Дети Цветов. Уличная толпа. Попрошайки. Зеваки. У каждого было имя. Они наводняли улицы весной и были тут до октября, повсеместно болтаясь, галдя, приставая к случайным прохожим, но большей частью вели себя тихо, вяло и миролюбиво. Их мир пленял его. Иногда он завидовал их старым неряшливым одеждам, которые не в чем было упрекнуть. «Тринити» была одной из немногих школ, где еще сохранилась униформа – рубашки и галстуки. Он наблюдал за облаками дыма, клубящимися вокруг девушки в смятой шляпе. Она пускала дым колечками. Он не знал, как это у нее получается. Многого еще он не знал.
Будучи поглощенным своими мыслями, он не заметил, как кто-то, пересекая улицу и ловко уворачиваясь от машин, окликнул его:
- Эй, мужик.
Очнувшись, Джерри понял, что обращаются к нему:
- Я?
Парень стоял на проезжей части. Он был отделен зеленым «Фольксвагеном». Внимание Джерри замерло на крыше этой машины:
- Да, ты, - ему было около девятнадцати. Длинные черные волосы, падающие на плечи, вьющиеся усы, изгибаясь черной змеей, нависали над его губами, концы которых оттягивались, чуть ли не к подбородку.
- Ты уставился на нас, мужик. Каждый день стоишь здесь и пялишься.
«Меня действительно назвали «мужиком»», - подумал Джерри. Его так называли не иначе, как в шутку. Но парень не шутил.
- Эй, мужик, ты думаешь - мы в зоопарке? Что уставился?