ГЛАВА 4. При чем тут шоколад?
Ρазве слезы могут чему-нибудь помочь? Ничему и никогда. Я вытерла ладонями щеки. Одежду можно починить. Да,трудно, но не невозможно. Розетта положила в багаж шкатулку со швейными принадлежностями.
Я достала из кармашка дорожнoго платья бумажный катыш, вот и пакетик из-под каштанов пригодился, развернула его. В прошлом своем воплощении сей предмет был газетным листком: полустертые временем новости, портрет его величества. Теперь ему предстояло стать саваном для крысы. Облачив покойника, я открыла стеклянную дверь и вышла в садик. С трех сторон его окружала высокая каменная стена, у ступеней беседки в траве стояла жестяная лейка, рядом лежала тяпка, небольшой садовый инструмент. Им я и вооружилась, обогнула беседку, присела у куста шиповника и выкопала неглубокую могилу. Земля была рыхлой, поддавалась прекрасно, много времени процесс у меня не занял. Опустив трупик в углубление, я немного подумала. Раз это почти настоящие похороны, нужно, наверное, произнести речь?
– Пoкойся, – сказала я, – с миром, отправляйся на крысиную радугу,или куда там у вас принято. Знай, что зла на тебя я не держу.
Что еще? Имя! Крысиные боги как-то должны опознать новоприбывшего в посмертные чертоги?
– Нарекаю тебя… Гонза.
Так звали одного мальчишку из прошлой моей жизни, партнера по сцене, у него, помнится, была такая же вытянутая, как у покойника мордочка и разорванное в драке ухо.
Решив, что долг исполнен, я засыпала ямку, примяла ладонями холмик и воткнула в него веточку шиповника.
Вернувшись в спальню, вымыла руки и стала прибираться.
Надеюсь, за то, что я не явилась на бал, меня не накажут. А завтра уже все забудется, начнутся уроки. В крайнем случае, я смогу посещать их и в дорожном платье. Запасные туфли тоже испорчены, но ничего страшного, башмаки ещё послужат. Светло-зеленый наряд придется выбросить, штопка на нем будет слишком заметна, а вот белье необходимо спасти.
Я разложила в своей тумбочке туалетные принадлежности, поставила в гардероб пустой саквояж и присела на кровать. Розетта не забыла об иголке с нитками.
Осторожный стук дверь оторвал меня от рукоделья.
– Кати? – в спальню вошел Купидончик,то есть виконт де Шанвер собственной пухлой персоной. - Почему ты не в зале Безупречности?
Пришлось рассказать.
– Дамская месть? – переспросил Эмери с умудренным видом. - Козни? Интриги? Обожаю.
Мне показалось, что он недавно плакал, по крайней мерe, глаза опухли и покраснели. Спросить о причине? Нет, неловко, захочет – сам расскажет.
Малыш был одет в жемчужно-серый камзол с позументом, пенное кружево галстука под подбородком удерживала брошь. На белоснежной ткани я заметила крошечное пятнышко джема. Плакал и заедал свое горе. Бедняжка.
– Неплохо шьешь, - рассмотрел Купидончик мою работу. – Месяца за полтора справишься.
Я беспомощно улыбнулась.
– Мы, Шанверы, - продолжал мальчик, – привыкли платить свои долги.
– Долги?
– Ну да, ты спасла меня от Армана, а я, соответственно… – Он умолк, подошел к двери, выглянул в коридор. - А ну-ка, провинциалка из Αнси, разложи на кровати свои драгоценные тряпочки.
Эмери запер дверь на два оборота ключа и вернулся ко мне, разминaя пальцы.
– Никoму ни слова. Поняла?
– О чем?
– О том, что виконт де Шанвер, сын герцога и брат будущего великого боевого мага, уподобился портняжке-овату.
Пухлые пальчики порхали над тканью, выписывая знаки.
– Чудеснo, - шептал малыш, - повреждения недавние, предметы ещё помнят свою форму и предназначение. Это несложно, Кати, совсем несложно… Знала бы ты, сколько разбитых ваз было в моей жизни. А какие строгие гувернеры! Чуть что, бежали жаловаться батюшке,тот расстраивался, а я так не люблю, когда он расстроен… А маменька…
Под монотонный детский шепот творилась настоящая магия. Вытаращив глаза, я смотрела, как края разрезов льнут друг к другу, нити лианно сплетаются. Минут через десять на кровати лежала моя целехонькая одежда,и даже атласные туфельки приняли первоначальный вид.
– Вуа-ля! – сказал Эмери, потирая покрасневшие ладони. - Одевайся.
Радостно взвизгнув, я схватила платье и спряталась за ширмой гардероба.
– Чего от тебя хотел Арман? - спросил Купидончик, пока я переодевалась.
– Ничего особенного. Кажется, желал произвести впечатление на простушку, которой меня счел. А почему ты его боишься? Вы не ладите?
– Более чем. Арман ненавидит нас с маменькой и на правах наследника…
– Ненавидит мать?
– Мою, Кати. Мы единокровные братья.
А еще у них была приличная разница в возрасте. Когда герцог овдовел и женился повторно, Арману было двенадцать лет.