Дилер Джеймса, которого порекомендовал его друг заядлый тусовщик, живёт на нижнем этаже невысокого, корявого строения, которое, вероятно, следовало бы снести много лет назад. Стены серые от грязи и испачканы граффити. Окна тёмные, зарешёченные квадратами. Входная дверь всегда распахнута, защёлка сломана и никогда не ремонтируется.
Несмотря на то, что у него есть номер телефона дилера, это не первый раз, когда он приходит без предупреждения. То, как загораются глаза парня, когда он видит деньги Джеймса, демонстрирует, насколько приветствуются его визиты.
Он входит внутрь и проходит мимо облупленных дверных проёмов других арендаторов. Запах коридора — это первозданная вонь нечистых тел и не стиранной одежды; пот, вызванный стрессом и страданиями, а не физической нагрузкой. Это запускает банки памяти Джеймса, поэтому на полпути он останавливается и зажмуривается.
«Стоп. Прекрати об этом думать».
Его отвлекают шумы из комнаты дилера. Хрипы. Стоны. Какая-то драка.
Джеймс обычно спокоен, когда приходит, но звуки сбивают с толку, особенно сегодня. Он задаётся вопросом, стоит ли ему пойти домой? Но мысли, которые он так отчаянно пытается игнорировать, звучат в его затылке. Почувствовав, как прошлое снова тянет его вниз, Джеймс вежливо постучал в дверь своего дилера.
Шум внутри утихает.
Раздаётся тихое шипение быстрого разговора, а затем дверь приоткрывается. Появляется пухлое лицо его дилера, спутанные волосы мужчины ещё более взлохмачены, чем обычно, а его щёки покраснели от напряжения. Его налитые кровью глаза практически выплывают из лица.
— Какого чёрта ты хочешь?
Джеймс говорит:
— Хм-м-м, ещё окси…
Выражение лица парня расслабляется.
— Ну, а почему ты сразу не сказал?
— Я ведь не помешал?
Его дилер возвращается в комнату, сохраняя узкий дверной проём. Джеймс чувствует запах прогорклого мусора, но сквозь щель в двери он видит только своего дилера и полоску тускло освещённой спальни.
Мужчина произносит слова кому-то ещё, кого Джеймс не видит, и возвращается назад.
— Сколько ты хочешь, приятель? Я бы пригласил тебя, но…
— Нет, всё в порядке, — говорит Джеймс, готовый уйти. — Две упаковки. Как и в прошлый раз, спасибо.
Жёлтые зубы дилера заполняют голодную ухмылку.
— Да, теперь я вспомнил.
Он закрывает дверь. Когда он появляется снова, он сжимает небольшой бумажный пакет и передаёт его через щель в дверном проёме. Его рука и плечо обнажены. Джеймс задаётся вопросом, голый ли он полностью?
Джеймс шарит в карманах в поисках пачки денег, которую принёс с собой. Он ненавидит носить с собой наличные, но за наркотики нельзя расплачиваться картой Visa.
— Это снова триста, — говорит парень, держа пакет рукой, оплетённой паутиной сухой кожи.
Джеймс передаёт деньги. Он не заботится о гигиене или состоянии кожи своего дилера. Его даже не волнует, что происходит в доме этого мужчины. Важно только то, что у него есть таблетки, которые помогут ему пережить следующие несколько дней.
Дилер берёт деньги, глядя на оставшуюся пачку, которую Джеймс кладёт обратно в карман. Язык мужчины появляется на его потрескавшихся губах.
— Спасибо, — говорит Джеймс.
Дилер смотрит ему прямо в глаза. Он выглядит возбуждённым.
— Вообще-то, ты не хочешь войти?
Джеймс делает паузу.
— Сделаем пару затяжек или просто какое-нибудь другое дерьмо?
— Нет, спасибо, — говорит Джеймс.
Странный взгляд появляется на чешуйчатом лице торговца. Расчёт. Затем он с лязгом закрывает дверь и оставляет Джеймса наедине со зловонием коридора и воспоминаниями, которые он вызывает.
ДВАДЦАТЬ ДВА ГОДА НАЗАД
Десятилетний мальчик не хочет знать, чем занимается его брат. Однако его ноги находятся на автопилоте, и он поднимается по лестничному пролёту в самую высокую комнату в доме.
Папа мёртв. Дом превратился в канализацию. И мама на вершине этих ступенек с его братом.
Кребом.
Крики мамы превратились в те же звуки, что издаёт мышь, попавшая в ловушку, всё ещё живая, но которой некуда деться.
Зловоние едва терпимо: слой за слоем человеческих отходов, слитых с чем-то ещё, заставляет внутренности мальчика извиваться. Он думает, что, возможно, нюхал его раньше, но не может определить, когда.
Его брат тоже перестал кричать, и его голос стал низким, липким шёпотом:
— Маме это нравится, не так ли? Ей нравится шоколад Креба…