– Видишь?
Сев, Мак берет у меня ожерелье, держит за конец, прикидывая вес. Точно это животное, которое она убила.
– То еще ожерелье. Как по-твоему, почему она злится на меня, если пошла и купила себе такое? Я бы сказал, она сделала это на радостях.
Мне хочется сменить тему, но что еще может его заинтересовать? Будь я достаточно взрослой, я могла бы подставить губы для поцелуя. Но он сидит тут со мной только потому, что хочет понять Бэбс.
Мак так занят попытками разобраться, почему Бэбс уехала, оставив вместо себя одиннадцатилетнюю девочку, что тоже не нарушает молчание. Он касается наручных часов. У часов круглый циферблат, черные римские цифры и черный ремешок из крокодиловой кожи. В ремешке – там, где проходит штырек пряжки, – промялась ложбинка.
Наконец-то! Вот о чем можно поговорить.
– Можно посмотреть твои часы?
Сняв, он протягивает их мне. Я их надеваю. Часы тяжелые и огромные у меня на запястье и прокручиваются, как браслет. Часы Мака словно бы и мне придают приятную весомость. Больше всего на свете мне хочется оставить их себе. Но почему-то я знаю, что без них он из пентхауса не уйдет.
Я снимаю часы, переворачиваю циферблатом вниз. На задней крышке надпись: «11 апреля 1966. МГМ & MTM».
– Мне их подарили, – поясняет Мак, видя, как я пытаюсь разгадать смысл букв.
– На день рождения? – спрашиваю я, зная, что день рождения у Мака в августе. На следующий день после Бэбс.
– Когда я женился.
– Твоя мама? – Теперь я делаю вид, что мне одиннадцать, хотя мне и правда одиннадцать.
– Моя жена. – Он почти морщится, произнося последнее слово.
На краткий миг мне кажется, что он сейчас взаправду скинет ботинки… Ляжет на кровать и заснет со мной. Позволит держать себя за руку. Может, он тоже будет держать меня за руку. Грудь у него такая широкая, отутюженный воротничок рубашки такой свежий, я просто уверена, что от него пахнет весной. Мне хочется зарыться головой в его рубашку и задремать, пусть только на часок.
Но он встает, застегивает плащ, подхватывает с пола дипломат. Наклоняется и целует меня в макушку.
– Спокойной ночи, детка. Если Бэбс будет звонить, скажи, я по ней скучаю.
Я шепчу:
– Доброй ночи, Мак.
И он выходит за дверь.
После его ухода я нахожу на кровати четвертак. Монетка блестящая, словно только что отчеканенная. Это не часы, но хоть что-то. Мак мне ее не дарил, но и я ее не крала. Это обмен, порожденный мгновением.
Я храню этот четвертак почти полгода, потом теряю.
3. Отцовский завтрак
Декабрь 1979
Каждый год в начале декабря шестой класс Чикагской Начальной устраивает «отцовский завтрак». Папаш приглашают прийти перед началом уроков в школьный кафетерий и полакомиться блинами, вафлями, беконом и булочками с корицей. Ученики украшают столовую красными и зелеными бумажными розетками и собственноручно нарисованными портретами своих пап. В тот день, когда нам полагается их рисовать, я раздумываю, как бы мне отвертеться.
Моя классная руководительница Уэндолин Хендерсон ходит по комнате, раздает белые заготовки, чтобы было с чего начинать. Она и мне дает, не зная о моей дилемме. Все остальные мальчики и девочки вокруг меня берут фломастеры и приступают. Уэндолин возвращается к своему столу мимо меня.
– Тебе тоже пора пошевеливаться, Беттина, – говорит она мне с истинно учительским апломбом.
«Как это, мне пошевеливаться?» – хочется спросить, но я отвечаю лишь:
– Извините, я не могу.
– Это еще что такое? – переспрашивает она. – Не важно, что в твоей семье ситуация нестандартная.
– Э? – переспрашиваю я, а потом до меня доходит, что она, наверное, думает, что мои родители в разводе. Я решаю огорошить ее правдой:
– У меня нет папы.
Теперь Уэндолин начинает закипать, поскольку думает, что я придуриваюсь.
– Он умер? – спрашивает она без тени эмоций. Просто пытается установить факты.
– Точно не знаю, – честно говорю я.
Уэндолин смотрит на меня раздраженно. Она считает, что я просто пытаюсь привлечь к себе внимание.
– Тебя удочерили? – подбрасывает она.
– Нет.
– Ну, тогда у тебя должен быть папа, – говорит Уэндолин, точно никаких других вариантов быть не может.
– Наверное, – признаю я, – но я не знаю, кто он. Моя мать никогда мне про него не рассказывала.