Выбрать главу

Школа – единственное место, где я называю Бэбс «моя мать». Уэндолин не перенесла бы, что я называю ее «Бэбс». Как сейчас не может перенести отсутствие папы.

– Гмм, – тянет Уэндолин, все еще не веря моему ответу. Но у нее на руках еще двадцать детей. Она не может и дальше тратить на меня время. Подумав минуту, она находит решение, – мне сразу видно, что она им гордится.

– Всегда можешь пригласить маму, – говорит она.

Мне не хочется объяснять ей, что Бэбс раньше полудня не встает. И уж точно не сделает исключение ради завтрака в школьном кафетерии. Я делаю вид, будто пригласить Бэбс гениальная мысль. Взяв фломастер, начинаю трудиться над приглашением.

Некоторое время спустя Уэндолин возвращается проверить, как у меня дела. Увидев портрет Бэбс, она одобрительно кивает. Бэбс мне в лицо рассмеется, если я принесу такое домой. Когда Уэндолин отворачивается, я комкаю лист и выбрасываю в корзину.

Уроки закончились, я застаю Бэбс в гостиной, она курит свои Duchess Golden Lights. Ничем больше не занята. Курение – само по себе серьезное занятие.

Мне не хочется ее прерывать. Я мешкаю в коридоре.

Курящая Бэбс – просто роскошное зрелище. Бэбс далеко не спортсменка, но то, как она обращается с сигаретой, напоминает мне теннисистов Уимблдона с их ракетками. Каждый июнь мы с ней сидим дома и смотрим турнир по телевизору.

Когда Бьерн Борг тянется навстречу мячу в подаче, он тянется всем телом, весь свой вес вкладывает в удар и, ударив в одну ему ведомую точку, посылает мяч через сетку ровно в тот участок поля, куда хочет попасть. Когда Бэбс берет сигарету, она не горбится над ней, чтобы скорее затянуться. Она открывает сигарете каждый дюйм своего тела, и любой, кто смотрит, может переживать ее ощущения вместе с ней. Она вставляет сигарету между губ, делает глубокий вдох и втягивает дым глубоко, глубоко в легкие. Затем – легкая дрожь удовольствия, когда никотин попадает в кровь, но она абсолютно владеет собой, когда выдыхает. Равномерно. Неспешно. Ровно. Сам вид того, как она выдыхает сладкую смесь дыма и воздуха, которую алхимическим путем создала внутри себя, действует опьяняюще.

Я подхожу ближе. Увидев меня, она произносит:

– Беттина! Как школа?

Приглашение поболтать. Тон веселый. Я им упиваюсь, сажусь к ней на диван.

Возможно, Бэбс рассмеется, услышав, какое ошарашенное лицо сделалось у Уэндолин Хендерсон, когда я рассказала про папу. Бэбс ненавидит Уэндолин. Говорит, что она недотепа, не способная понять нашу вселенную. А еще Уэндолин толстая. Два очка не в ее пользу.

– Нам велели рисовать приглашения на Папин завтрак, и мисс Уэндолин не верит, что у меня нет папы.

– Если отбросить полное отсутствие у Уэндолин воображения, конечно, у тебя есть папа, Беттина. Ты просто не знаешь, кто он.

– Почему ты мне не рассказываешь? Ну, пожалуйста? – рискую спросить я, хотя и помню, что в прошлом подобные вопросы ни к чему не приводили. Сегодня я ничего не могу с собой поделать. То, как усердно мои одноклассники рисовали свои приглашения, меня проняло.

– Не могу, Беттина. Мы условились, что сохраним это в тайне.

Столько информации я еще никогда от нее не получала. Он знает о моем существовании! Интересно, может, он папа кого-то в Чикагской Начальной и не хочет рисковать своим браком?

– Но я никому не скажу. Честное слово. Я просто хочу знать.

– Я уже тебе говорила. Это просто не твое дело.

Если это и чье-то дело, то уж, конечно, мое. Я чувствую, как на глаза мне наворачиваются слезы. От знания меня отделяет всего одна фраза, но Бэбс непреклонна. И я не могу придумать ничего такого, что вынудило бы ее рассказать. Я правда очень хочу, чтобы у меня был папа, который пришел бы со мной на завтрак.

Бэбс видит, что я расстроена, и – необъяснимо – не насмехается надо мной. Она берет меня за руку, и мы вместе поднимаемся к ней в спальню.

– Вот, с этим ты почувствуешь себя лучше, – говорит она.

Выдвинув ящик туалетного столика, она достает что-то вроде серебряной монеты. Протягивает ее мне.

Это медаль, на одной стороне – барельеф двух грифонов, а вокруг них надпись латинскими словами. На оборотной стороне написано: «Первая премия за сочинение на латыни, 1958». Медаль у меня на ладони кажется увесистой, я провожу пальцем по грифонам.

Я не решаюсь о чем-либо спросить из страха, что Бэбс передумает и заберет назад подарок. А она говорит:

– Он получил премию за латынь, когда учился в старших классах.

Медаль – ценная для меня валюта. До сих пор я не видела ничего, что когда-либо принадлежало моему отцу, и, возможно, она – ключик к тому, как потом его отыскать. В одиннадцать лет у меня еще нет ресурсов, чтобы начать поиски. Возможно, поэтому Бэбс мне ее дала.