Монтгомери и Эйдора Баллентайн – это родители Бэбс. Они умерли в результате несчастного случая на яхте за год до моего рождения. В подлокотник скамейки вмонтирована стеклянная пепельница. В результате аварии отцу Бэбс одним махом снесло голову. Мать живьем затащило в двигатель яхты. Он еще работал и покрошил ее тело в кровавые ошметки.
Над скамейкой – картины Лукаса. Лукас – двоюродный брат Бэбс. Как и Брук Шилдс, он живет в Нью-Йорке. Лукас имеет свободный доступ к жизни Бэбс. Она так разговаривает с ним по телефону, что я пришла к выводу, что он ей нравится, но с сексом это никак не связано. Она говорит с ним так, как говорила бы с братом, и однажды даже перед ним извинилась. Возможно, они с Бэбс два сапога пара, ведь у Лукаса тоже есть «шоколадные деньги». Лукас женат на женщине по имени Поппи, и у них есть сын по имени Джо-Джо, но я их никогда не встречала. Бэбс говорит, Лукас терпеть не может летать самолетом.
Картины у Лукаса абстрактные: по большей части серые и черные линии на больших белых полотнах. Хотя я их не понимаю, они мне взаправду нравятся. Каждые два месяца он присылает свежую партию, а Бэбс отправляет назад почтой старые, которые он потом выставляет в галерее и, хочется надеяться, продает.
Рассматривать картины, может, и не слишком интересно, но от них мне становится не так одиноко, они означают, что у меня есть какая-то тень семьи помимо Бэбс. Если Бэбс скажет, мол, все, с нее хватит, Лукас может стать запасным вариантом. Не знаю точно, как доберусь из Чикаго в Нью-Йорк, но надо же с чего-то начинать. Пусть здесь, на двадцать девятом этаже, балом правит воображение Бэбс, но от реального мира меня отделяет лишь поездка на лифте.
Бэбс считает, что она такая же талантливая, как Лукас. Есть три вещи, которые она действительно хорошо умеет: устраивать вечеринки, делать скрапбуки и, разумеется, придумывать Открытки. Ее скрапбукинг оригинален тем, что в ее книгах почти нет картинок, там сплошь счета из ресторанов, куда она ходила, за одежду и обувь, которые она купила, коктейльные салфетки с вечеринок, на которых она бывала. Свои «книги» она хранит в гардеробной за шубами, они расставлены по годам. Она строго-настрого велела никогда их не открывать, мол они не для меня. Но я ничего не могу с собой поделать. Это же практически ее дневник.
Зато уж в Открытках я знаю толк. Я целый год жду, когда мы будем делать очередную, ведь это значит, что мы весь день проведем вместе, будем позировать в разных нарядах, пробовать разные места съемок. Поскольку Открытка намечена на завтра, я немного успокаиваюсь, решаю послушаться и чем-нибудь себя занять: заставляю себя поиграть в игровой. Я пять минут вишу вниз головой на шведской стенке, дважды падаю с жуткой лошади и ударяюсь рукой, смотрю, сколько сил хватает, на картины Лукаса.
Потом я решаю пробраться в гостиную. Мне не полагается ходить туда одной, но это лучшая комната во всем пентхаусе, тут столько всего разного. Она – в два этажа высотой, а по площади занимает едва ли не половину пентхауса. В ней – ты словно в парящем в небе коробе из прозрачного пластика. Вместо одной стены тут огромное окно, которое тянется от пола до потолка и из которого открывается потрясающий вид на озеро Мичиган. Поток машин на Лейк-шор-драйв виден до самой Норт-авеню. Летом даже видно, как женщины, у которых нет членской карточки кантри-клуба, сидят на пляже Оук-бич и натирают себя дешевым лосьоном для загара и, наверное, читают Даниэлу Стил.
Бэбс купила пентхаус после смерти родителей. До того она жила в пригороде Чикаго под названием Грасс-вудс, в большом особняке под названием «Чайный дом». Я рада, что Бэбс переехала в город и купила пентхаус. Пусть пентхаус меньше, чем дом, зато в нем есть много крутых штук, например винтовая лестница, которая ведет в ее спальню. Ступеньки у нее – большие плиты кремового мрамора с прожилками, а перила – длинная серебряная трубка, загибающаяся, как соломинка для лимонада. Перила соединены со ступеньками серебряными палками, и мне нравится просовывать между ними голову.
Сегодня я решаю рискнуть и подняться на верх лестницы, чтобы элегантно спуститься вниз, как это делает Бэбс, когда открывает вечеринку. И с самого начала у меня все не задается. Я так поглощена тем, что, задрав голову, смотрю вверх, что едва не опрокидываю чашку из майолики, в которой лежат сигареты Бэбс, а потом наступаю на ее ножницы для скрапбукинга.
Я люблю эти ножницы, лезвия у них длинные и серебряные, как два меча, а рукоять – золотая и усеянная бриллиантами, рубинами и изумрудами. Она бугристая и гладкая одновременно, как липкая от песка морская ракушка. Иногда я беру ножницы в рот и сосу. У них металлический вкус, но на удивление приятный.