Позднее я узнала, что не ошиблась.
Откусив кусочек пудинга, поставленного передо мной, я тут же определила его несвежесть, и осторожно отодвинула тарелку. Когда миссис О’Мэлли наконец села передо мной с блокнотом наготове, я извинилась, сказав, что у меня аллергия на корицу.
С такой же прямотой и сосредоточенностью, с какой О’Мэлли атаковал пирог с курятиной, он начал допрос. Его интересовало Братство безопасности на шахтах. Он пытался выведать у меня все, что мог мне сказать об этом Гиллспи. Особенно его интересовало собрание Братства, состоявшееся в доме Гиллспи вчера вечером.
Я совсем не собиралась сообщать шерифу ни состав этой организации, ни ее цели, поэтому сказала лишь то, что сама слышала в разговоре Гиллспи с помощником шерифа Эверетом. Разумеется, я ни словом не обмолвилась об откровенном рассказе Гилли о положении в городе. Мой опыт общения с людьми, которые думают одно, говорят другое, а выпытывают третье, тоже научили меня этому искусству.
О’Мэлли вдруг резко поменял тему:
— Мне известно, что вы уже успели уделить время также и доктору Форбсу.
— Совсем незначительное, шериф. Всего одна короткая прогулка по студенческому городку.
— Вино, бренди и все такое прочее, — О’Мэлли так скривил губы, словно собирался произнести слова Библии о «злой похоти».
— И не более того, — пробормотала я, не веря в то, что Форбс оказался настолько болтлив. Да и вообще, посмел ли он назвать шерифу мое имя.
Шериф умолк на несколько секунд, как бы раздумывая. Миссис О’Мэлли, взяв его ложку, отломила кусочек от нетронутого мною пудинга и, едва попробовав его, брезгливо сморщилась.
— Странный вкус, вы не думаете?
О’Мэлли сердито отодвинул свою тарелку.
— Ради Бога, Энни, — раздраженно воскликнул он.
Миссис О’Мэлли встала и убрала грязную посуду, поставив ее на доску у мойки.
— Вам, конечно, известно, что он разыскивал вас вчера вечером?
Мне стало не по себе, потому что я была уверена, что шериф лжет, но его вопрос имел прямое отношение к убийству.
— Нет, я об этом ничего не знаю, — сказала я.
— Вчера в одиннадцать вечера он справлялся о вас у портье в отеле. Ему сказали, что вы рано поднялись к себе. Он ушел, но проверил не светится ли ваше окно. У вас было уже темно. Тогда он снова вернулся в отель, чтобы выпить, а затем ушел домой. Что вы об этом думаете?
Это было похоже на подсказанное алиби для Форбса и к тому же шитое белыми нитками, и я ничего не ответила.
— Не знала, что он такой романтик, — сказала я потом и чуть улыбнулась.
— А теперь вы знаете, и вам смешно, — заметил шериф. — Мне же это не кажется странным. Он разведен, ведет одинокую жизнь и вдруг появляется привлекательная женщина с интереснейшей профессией. Она обедает с ним и совершает прогулку. А бедняга всю ночь работал над тем, во что она его впутала. Он устал, ему надо расслабиться. Он молод и здоров, поэтому он встает и идет искать ее. Не все же журналистки ложатся спать вместе с курами. — Он развел руками, подтверждая разумность всего того, что говорил. — Я не вижу во всем этом ничего смешного.
Я не стала с ним спорить. Мне тоже казалось, что его доводы разумны. Вернее, почти разумны.
О’Мэлли встал и коротким кивком закончил разговор.
— Вам не составит труда немного подождать? Энни напечатает и вы подпишете показания.
Странно, что меня просят об этом, ведь в течение всей беседы я преимущественно молчала.
За шерифом последовали два его помощника. Провожая их взглядом, миссис О’Мэлли с облегчением вздохнула.
— Я сейчас дам вам мятные леденцы освежить дыхание, — сказала она.
— Это совсем не нужно, — возразила я.
Но она все же достала из буфета леденцы.
— Интересно, заметил ли Джон Джозеф, что ел заплесневелый пудинг. — Она хихикнула. — Боюсь, мы этого никогда не узнаем. Я быстро все напечатаю. Подождите меня в гостиной, там можно полистать журналы, если вам захочется.
Я пошла в гостиную из чистого любопытства. Мне хотелось узнать побольше об этой странной парочке. Комната походила на приемную врача, если бы не пепельницы, полные окурков после прошедшего здесь совещания. Интерес представляли групповые фотографии, на одной из которых Стив Хиггинс благосклонно смотрел на сжатые кулаки О’Мэлли.
Когда миссис О’Мэлли вернулась и я подписала бумагу, которая ровным счетом ничего не значила, мне показалось, что ей не хотелось отпускать меня.
— Как выглядит этот «Эрмитаж»?
Меня удивило, что она там никогда не бывала.
— Джон Джозеф ездит туда только один, — сказала она.