— Спокойной ночи, Стив. Спасибо за все, — ответила я и положила трубку.
Какое-то время я сидела, уставившись в пространство, думая о том, что О’Мэлли и Хиггинс постоянно обмениваются информацией обо мне. Я почувствовала себя страшно глупо, и даже испугалась, что чересчур обостренно все воспринимаю. Но потом меня охватила злость, на этот раз на Таркингтона. Ведь я немного отклонилась от намеченного плана потому, что хотела побольше узнать о Голубых шлемах, расположить их к себе, и если у меня это не получилось, то только потому, что Таркингтон убедил своих товарищей в том, что я их враг. Именно это больше всего злило меня — сознание бесполезности всех моих усилий. Но я чувствовала, что понимаю этих людей. Их отношение ко всему было таким же, как у моего отца. Как любила говорить моя мать, пусть земля ей будет пухом, это делало сыр еще более острым.
В дверях появился Форбс с двумя стаканами на подносе, горкой крекеров и кусочком сыра чедар. Он поставил поднос на письменный стол. — Ну, как? — спросил он, указывая на телефонный аппарат.
— Ребят отпустят на свободу в течение часа, — ответила я.
— Вы действительно пользуетесь здесь влиянием.
— Ничуть. Все было решено до моего звонка.
— Вы хотите сказать, что тюрьмой и всеми прочими делами здесь заправляет Хиггинс?
— Я ничего подобного не говорю. О’Мэлли вчера вечером был у Хиггинса. Появилось что-то новое в расследовании убийства Ловенталя.
Форбс сел на стул у письменного стола и повернулся так, чтобы смотреть на меня. Он прижимал к себе раненую руку.
— Мне следует в любую минуту ждать стука в дверь, как вы считаете?
— У меня не создалось такого впечатления. Что бы там ни было, но завтра они собираются сказать что-то прессе. В полдень я должна уже быть в «Эрмитаже». — Я встала и сама взяла свой стакан с подноса. — Рэндалл, поедемте со мной?
— И вы туда же?
Сначала я не поняла его. Затем я вспомнила его откровенный рассказ о том, как Ловенталь пытался свести его с Борком и Хиггинсом.
— Как вы думаете, зачем он пригласил вас к себе в офис вчера вечером? У вас должны же быть какие-то догадки или предположения.
— У меня их нет. Я не думаю об этом, потому что ничего не хочу знать. — Он взял стакан и опорожнил его наполовину. Это был хороший шотландский виски.
— Где состоятся похороны? — спросила я.
— Это будут семейные похороны. Присутствуют только члены семьи.
— Понимаю. Но вас тоже известят? — спросила я.
— Разве? Пока никто этого не сделал, — промолвил Форбс сквозь зубы. Лицо его задергалось, глаза увлажнились, и он отошел к окну. Мне показалось, что он опять, как в вагоне поезда, изучает мое отражение в стекле. Наконец он отошел от окна и задернул шторы. — Что мы здесь делаем? — Он попытался засмеяться.
Мы оба невольно посмотрели на кровать. На покрывале осталась вмятина там, где я недавно сидела, разговаривая до телефону.
— Вы близки с мужем?
— Насколько бывают близки все супружеские пары… Возможно, немного ближе, чем некоторые другие.
— Тонкий ответ.
— Я уберу поднос, — сказала я, решив, что пришла пора покинуть эту комнату.
— Я сам справлюсь.
— В таком случае пойду в ванную комнату, пока я еще здесь, — сказав это, я ждала, когда он уйдет. Случайно я открыла дверцу шкафа, но тут же закрыла ее и прошла дальше в ванную через вторую по счету дверь. Первой был выход, Форбс, выходя из комнаты, видел, как я открыла шкаф, но ничего не сказал. В ванной меня невольно пробрала дрожь: шкаф Форбса был полон одежды, а он сказал мне, что полиция забрала у него все до единой нитки. Я помыла руки и ополоснула лицо холодной водой. Когда я подкрашивала губы, рука дрожала. Я вышла из ванной, полная решимости немедленно уйти.
Он предвидел это.
— Я сказал вам неправду, Кэтрин, что полицейские забрали всю мою одежду.
Форбс стаял у открытого небольшого пианино, единственного предмета роскоши в его более чем скромном жилище.
— Зачем, скажите, ради бога?
Он пожал плечами.
— Чтобы вы обратили на меня внимание. Мне нужно было сочувствие. — Он одним пальцем стал наигрывать, кажется, что-то из Моцарта, хотя я не была уверена.
— Но у вас все это было!
— Как всегда, я не был в этом уверен. Я поеду с вами завтра, если вы еще хотите.
— Разумеется.
Он подошел к столу и сел напротив меня, пододвинув мне крекеры и сыр.
— Или это была идея Хиггинса?
— Скажите мне честно, Рэндалл, что вам было бы приятнее узнать, что — это идея Хиггинса или же моя?
— Вчера лучше было бы, если бы это была идея Хиггинса. А сегодня лучше, что она ваша.