Я полюбил Астанчи. Мы спали с ним на старой кошме рядом, кладя под голову чурку и одеваясь своими холщевыми шабурами.
Однажды мы пололи пшеницу. Нас было человек десять.
Толтак-бай и его жена Карга лежали в тени деревьев. Они разговаривали, смеялись. А мы, боясь их, работали, не разгибая спины. Солнце приближалось к закату. Наши руки уже одеревянели. Перед глазами порою роились блестящие искорки, временами расстилался мутный сумрак.
Толтак-бай на закате отправился со своей женой домой.
Мы вздохнули, словно новое солнышко взошло. И тут же, где работали, сели и стали дремать. Перед нами струилась Мрас-су. Она уходила вдаль, становилась уже, потом обрывалась, исчезала. Моя голова, как неживая, падала вниз. И сам я словно срывался — вслед за нею — с высокой скалы.
Я вздрагивал, поднимал голову. Сидевшие около меня люди тоже дремали. Я вновь смотрел на Мрас-су, опять дремал, опять вздрагивал. Наконец я уснул. И тогда увидел сон, который не забудется никогда.
...Хожу по ложбине. С одной стороны — высокий горный хребет. На самой гриве — одинокая сосна. Она касается своей вершиной неподвижных белых облаков. Напротив хребта, с другой стороны ложбины, за рекой — поднимается блестящий, словно зеркало, ледник. Он похож на Коль-Тайгу: его вершина, как стог. Ложбина, усеяна цветами. Над ними порхают птицы; перья у них золотые и серебряные; они поют, и пенье их, как музыка. У подножья горного хребта, вдоль скалы, бродят два марала. Рога одного, будто причудливое дерево.
До моего слуха долетает песня. Голос женский, тихий-тихий. Он постепенно усиливается. Я начинаю разбирать слова:
Я чувствую тяжесть, внезапно навалившуюся на меня. Сердце мое сжимается, и я плачу, как малое дитя. Прежний голос вновь поет:
Кажется, я слышал когда-то раньше эти песни? Их пела девушка-сирота...
Астанчи разбудил меня.
— Вставай, низовской![2] Что ты плачешь? Слушай песню... Какая хорошая песня!
Я плакал во сне, но на моих глазах, были настоящие слезы. И сквозь эти слезы я увидел наяву девушку и услышал наяву ее пение. Она пела не хуже той, которая только что снилась мне.
Астанчи повеселел и, тыча меня локтем, заговорил:
— Смотри, друг, какая красивая девушка. Ее зовут Шолбан. Она прекраснее солнца!
Шолбан, в светлом сатиновом платье, с венком на голове, шла среди цветов. Ее смуглое лицо обжег легкий румянец. Черные, как смородины, глаза были полны огня, жгли и цветы и землю.
На груди у Шолбан алела ленточка. И сама она, эта девушка, казалось, вьется, как лента[3] .
Подойдя к нам, Шолбан села рядом с Астанчи.
— Ой, жарко! — сказала она весело.
Астанчи усмехнулся и схватил девушку в объятия. Веселая девушка стала мрачной, как туча. Она с силой толкнула Астанчи в грудь, и он, ломая цветы, покатился под гору. Мы засмеялись.
— А! С девушкой не можешь справиться, — крикнул кто-то Астанчи. Астанчи встал на журавлиные ноги и, вытягивая длинную шею, сказал Шолбан:
— Подожди, я тебе дам жару, будешь просить помощи у отца и матери.
Шолбан быстро поднялась и громко сказала:
— Ти-ше!
О Шолбан мы слышали еще весной. Но мы слышали не о настоящей Шолбан, а о «рогатой Шолбан», о которой говорили баи. И мы, темные, запуганные, верили баям и рисовали себе эту девушку в образе черта с рогами.
Когда мы увидели живую Шолбан, ее улыбающееся красивое лицо, услышали ее чистый голос, — «рогатую Шолбан» словно ветер унес из наших голов.
Шолбан посмотрела на нас лучистыми глазами, и как будто жгучее, но ласковое солнце коснулось нас.
— Эх! Дурные у вас привычки, — сказала она, — живете в лапах Толтак-бая. Света вы еще не видели.
2
Низовские — живущие в низовьях Мрас-су и Томи; верховские — живущие в верховьях Мрас-су и Кондомы
3
"Вьется, как лента" — характерное шорское образное сравнение, рисующее стройность и гибкость фигуры девушки