Старики грустно согласились:
— Да, так.
Один из стариков — Кастенчи — нерешительно спросил:
— Шолбан, ты, говорят, коммунистка! Верно это?
Шолбан покачала головой.
— Нет. Далеко мне до этого. Я комсомолка.
Мы переглянулись. Потом каждый тихонько произнес:
— Косомол!.. Эге!
Шолбан села на землю.
— Не косомол, а комсомол. Скажите: ком-со-мол.
Шолбан было двадцать лет. Она стала учить нас всех и молодых, как Астанчи, и седых, как Кастенчи. Все повторяли вслед за нею: ком-со-мол.
И все научились говорить это слово правильно, кроме Кастенчи.
— Мне, старому, учиться, Кара-тагу[4] будет смех, — сказал он печально.
Я думал о том, что такое комсомол? Но спросить об этом у Шолбан мне было стыдно. Я был низовским и против верховских считался «ученым». На мое счастье Астанчи сказал Шолбан:
— Ты нам объясни, что такое комсомол?
И Шолбан стала рассказывать нам. Она говорила, что мы живем в яме, куда не заглядывают никогда солнечные лучи.
—Когда вы видели счастье? Вы вечно гнете спину перед баями. Вы перед ними, как безоружные охотники перед медведями... Ваше счастье душит в своих лапах Толтак-бай. И вам кажется, что так бог велел жить, что рай будет на том свете. Нет, рай будет на этой земле. Бедные, рабочие люди есть везде. И вот рабочие со всеми трудящимися России освободились от царя и богатых. У царя, у богатых была полиция, были войска. Но народ и царскую власть и власть богатых победил. Почему? Вот вы плывете на лодке. Если не править лодкой, то она пойдет как попало и остановится или перевернется. Если будешь править лодкой, она пойдет туда, куда тебе нужно. Коммунисты организовали и направили огромную силу рабочих людей на борьбу с властью богатых. Рулевым в этой борьбе был Ленин — величайший в мире человек. Он всем бедным, всем рабочим людям — как солнце.
Так говорила Шолбан. И все мы слушали ее, как слушают дети чудесную сказку. «Большая голова», — так звали парня с распухшим лицом и толстыми губами, — сидел, подобрав под себя ноги, около самой Шолбан и старался повторить каждое сказанное ею слово.
Когда Шолбан замолчала, Кастенчи проговорил:
— Большевики, говорят, плохие люди.
Шолбан покачала головой.
— Это баи так говорят. Большевики, хорошие люди, они борются за новую жизнь! Я такой же человек, как и вы. Мой отец такой же охотник, как и вы. Я вступила в комсомол, чтобы бороться за счастье всех бедных, всех, кто работает. Комсомол — помощник большевиков. И мы вместе сдернем глухой черный занавес, который скрывает от нас яркое солнце! Вы все увидите солнце!
Хорошо говорила Шолбан! Я не помню сейчас точно ее слов, но твердо запомнил, о чем она говорила, ее голос, ее горящие глаза. После ее слов, казалось, и Мрас-су, и поля, и леса изменились, стали чище, радостней. И я сам повеселел, и товарищи мои повеселели. Веселая кровь зарумянила наши лица.
Но в это время кто-то крикнул:
— Работать!
Это был неожиданный удар грома. Я оглянулся и увидел, какой-то гигант, заслонив небо своим огромным телом, топает громоподобно по земле. Он был без глаз, с громадным, как котел, ртом. От его крика, мне казалось, камни разбивались. от топота его ног — рушились горы. Он стоял перед нами, как злой богатырь в сказках. А мы перед ним, как швелдеи* (*Швелдеи — персонажи в шорских сказках небогатырского происхождения), поднимающиеся от земли всего на один вершок. Вот-вот схватит он нас, и мы погибнем в его лапах, как комары.
Это был Тоспан — сын Толтак-бая.
Мы все задрожали. И только Шолбан смело сказала ему:
— Жадный Тоспан, неужели этим людям нельзя отдохнуть?
Ну, девка была! Кто думал, что бедный человек, тем более женщина, будет когда-либо так разговаривать с сыном бая? Даже во сне не снилось нам ничего подобного!
Тоспан, услышав слова девушки, засмеялся и спросил:
— Далеко отправилась, Шолбан?
Шолбан ничего не ответила ему. Тоспан расставил руки, как медведь, и преградил путь девушке. И тогда мы услышали крик Тоспана и увидели его ноги, болтающиеся на колодине, а туловища не было видно. Нам стало и смешно и страшно. А Шолбан продолжала свой путь.
Тоспан, приподнявшись, кричал ей вслед:
— Подожди, попадешь когда-нибудь в мои руки! Не буду я Тоспаном, если не оттаскаю тебя за волосы!
Повернулся к нам и зарычал по-звериному:
— Работать, говорю! Все расскажу отцу!..
Мы приступили к работе. До наших ушей долетали слова песни, которую пела Шолбан, шедшая по берегу.