В итоге за годы учебы я создала для себя специальную систему утренних подъемов.
Считается, что на вырабатывание любой привычки нужно около месяца. Взяв это за исходные данные, я убедила Дахху (Кадия уже была настроена резко против моих экспериментов), чтобы на протяжении трех недель он, просыпаясь, громко колотил в мое окно. Во сне дребезжащий звон стекла казался куда более страшным, чем стук в дверь, поэтому я послушно вскакивала.
Самым важным было не улечься обратно, поняв, что все в порядке. Для этого я ставила возле кровати большое деревянное ведро с ледяной водой — и засовывала туда ноги. Лучше бы голову, конечно, но ее было жалко.
Мокрые и холодные стопы — не та вещь, с которой хочется мириться. Внутренний перфекционист не позволял мне залезть с такими ногами в теплую постель, поэтому я нехотя шлепала в ванную за полотенцем. Процесс вытирания ног был немного похож на массаж — во всяком случае, довольно успешно «будил» всякие полезные точки, в изобилие помещающиеся на наших, хм, подошвах. Плюс, пока я терла свои замерзшие конечности и зевала, мне удавалось вспомнить, к чему вообще все эти мучения. Ох уже эти достойные попытки стать лучшей версией себя!.. В общем, к моменту выхода из ванной я все еще выглядела не очень, но уже была настроена решительно.
Неделю спустя после начала экспериментов случилось чудо — мне удалось вполне самостоятельно открыть глаза за пару секунд до стука Дахху. А через двадцать дней вся эта система с тазом и полотенцем стала доставлять мне определенное удовольствие.
До сих пор по возможности стараюсь ее использовать. Правда, как ни крути, у меня регулярно случаются «срывы» запойного снолюбца. Я могу случайно проспать до полудня, а потом корить себя до скончания века. Но если утром ждет важное дело — ни-ни. Встану в любом состоянии. Бойтесь все.
— Итак, в восемь утра на Мшистой улице, — повторила я Патрициусу.
— Есть, мадам!
И мы с Кадией, крепко-накрепко привязав буйного Суслика к фонарному столбу, пошли в «Устрицу на море».
***
— Кад, а что, других вкусных и веселых мест в Шолохе нет?
Кое-как мы с подругой пробрались сквозь сумрачный зал в дальний его конец, где в углу прятался пустой деревянный стол. Ножки его были разной длины. Стол опасно пошатывался, но мы решили, что справимся с таким неудобством. Выбирать не приходилось: ни чистотой, ни изысканностью публики таверна похвастаться не могла. Зато этой публики было так много, что, кажется, весь Шолох пришел сюда сегодня вечером.
Зеленоватые фэйри в обнимку сидели на потолочных балках, попивали из наперстков вино и распевали гимны на древне-пустынном. Гномы у барной стойки переругивались, пытаясь выяснить, что из них более профессиональный кузнец. Нежная дриада ковырялась в тарелке, полной гусениц, а уставший юноша с татуировкой Правого Ведомства пытался оттереть с каких-то документов только что посаженное жирное пятно.
На маленькой сцене отрывались по-полной три горных тролля. У одного был барабан, у второго — тарелки, а третий довольствовался скрипкой. Его такая несправедливость очевидно бесила, поэтому тролль пытался извлечь из несчастного инструмента максимум громкости — звук был просто жутким. Банши отдыхают. Баргесты тоже.
— Это самое атмосферное местечко в Шолохе! — перекрикивая троллью музыку, сообщила мне Кадия и подняла большие пальцы вверх, подкрепляя слова жестом.
Официант, не говоря ни слова, брякнул перед нами на стол две дымящиеся тарелки с каким-то мясом. Сложно определить, что именно это было, но пахло и впрямь неплохо. Главное, чтоб не гусеницы! Они в это время как раз активно расползались из дриадиной плошки. Неудачливая посетительница пыталась прибить несговорчивую еду, интенсивно хлопая ладонями по столу.
Тролли-музыканты решили, что она так выражает одобрение их творчеству и налегли на инструменты еще сильнее. Кажется, скрипка уже была на грани смерти. Я аккуратненько заткнула здоровое ухо, чтобы хоть немного снизить громкость, и одобряюще улыбнулась Кадии.
Подруга, впрочем, в одобрении не нуждалась, уже полностью направив свое внимание на еду и, о боги! даже притоптывая в такт безумию на сцене. Ей, похоже, и впрямь нравился этот бедлам.
— Ну что, дорогая, я поднимаю эту достойную чарку липового сбора за прекрасное окончание нашего совместного рабочего дня! — пару минут спустя торжественно объявила Мчащаяся. Я чокнулась с ней, но потом поспешила разочаровать:
— На самом деле, работа не окончена. Можно воспользоваться твоими ташени? Я сегодня совсем не интересовалась судьбой своего подопечного, а это не есть хорошо.
— Мелисандра-то? Конечно. Что ему напишем?
— «Мелисандр, добрый вечер, это Тинави. Буду благодарна, если пришлете ваш план перемещений за день».
Кадия вырвала из волшебного блокнота листок и стала писать, сосредоточенно высунув кончик языка. Люблю эту ее привычку — милую и будто возвращающую нас в далекие годы детства, когда с таким же старанием она переписывала алфавит со школьной доски.
Когда сложенная в птичку ташени ожила и умчалась прочь, уворачиваясь от буйных посетителей таверны, Кадия откинулась на спинку стула и как ни в чем не бывало сообщила, хлопая ресницами:
— Я в конце сделала небольшую приписку. Пригласила этого Мелисандра сюда.
— Ты что?! — я захлебнулась от возмущения. Точнее, поперхнулась. Богатырское постукивание Кадии по спине окончательно выбило из меня дух. Лишь горестный сип донесся из моей груди: — Зачем?!
Мчащаяся обвела зал томным взглядом и жеманно пожала плечом, мол, кто меня, такую загадочную, знает. Потом соизволила пояснить:
— Хочу на него посмотреть. Историк, похожий на боксера! Очень любопытно. К тому же, он жаждет рассказать тебе что-то о Доме Страждущих. Вот вместе и послушаем. Обожаю сказки про знатные дома.
Я смирилась и молча уткнулась в тарелку. Лучше поесть, пока господин Кес не придет, а то не очень-то приятно сидеть с набитым ртом в присутствии незнакомца! Говорят, правда, совместное поглощение еды сближает. Но я не сильно жажду сближаться с этим болтуном, так что все нормально.
Прошло минут двадцать. Мы уже доели, а тролли — доиграли. Всеобщий час ужина прошел, поэтому публика в таверне начала немного меняться: все у меньшего количества на столах стояли тарелки, и все у большего — бутылки. Я обратилась к Кадии:
— Может, он не придет? Просто голубя не нашел, чтобы предупредить?
— Ага, надейся. Вот он, твой борец в среднем весе, — кивнула подруга на входную дверь и деловито поправила прическу.
В глазах Кадии зажегся азартный огонек. Она просто обожает знакомиться с новыми людьми. «Это как маленькая битва,» — объясняет Кад, — «Твоя задача — выиграть с минимальными потерями, узнав о человеке максимально много, но сообщив про себя — максимально мало. Обаять, но не очароваться самой».
Я обернулась. Мелисандр Кес светлой фигурой высился в темном квадрате двора — на улице уже наступила кромешная тьма. Асеринец увидел меня, дружелюбно помахал и отправился к нашему столику. Фингал под его глазом сочно пунцовел. Отросшие пшеничные волосы перетягивала спортивная лента. Проходя через зал, историк случайно сшиб какую-то зависшую в задумчивости фэйри, но не заметил этого. Я сочувствующее поморщилась.
— Ну хоть кто-то в этом городе нормального роста! — вместо приветствия воскликнула Кадия. Со своими метр восемьдесят плюс военные сапоги она привыкла быть выше большинства жителей Шолоха, и частенько из-за этого переживала. Но Мелисандр, чья голова почти упиралась в потолочные балки «Устрицы», разменял все метр девяносто. Кадия была довольна.
— Какие бриллианты, оказывается, скрывают столь невзрачные заведения! — блеснул улыбкой асеринец. Он быстрым движением сграбастал стул неподалеку и плавно, как кот, подсел к нам. Я закатила глаза.
У Кадии и Мелисандра завязалась светская беседа. Они вспомнили, что уже видели друг друга на балу Анте Давьера, похихикали над моим грандиозным падением на террасе в тот день, а потом по очереди перебрали вообще все мои косточки.