Лис что, по-настоящему ревнует меня к этому странному месту? Только этого не хватало. Он и в Святилище упоминал о том, что беседка предпочитает ему меня, но там, видимо из-за опьяняющего местного воздуха, это звучало далеко не так растроенно. А вот после укола реальностью Лиссай — было видно — обиделся не на шутку. Причем на меня. Класс.
Я открыла рот, надеясь, что честный утешительный ответ найдется сам собой. Но нет. Вместо этого пришлось с распахнутой пастью наблюдать за тем, как побледневший Лиссай резким прыжком слетает с кровати по направлению ко мне, сжимая в тонких пальцах шелковую подушку.
Он хочет меня удушить, что?!
Принц приземлился аккурат у моих ног, подушкой в пол. Я замерла. Секунду спустя Лиссай поднял свое шелковое оружие и с омерзением скривил губы. Я так и вовсе отскочила на метр назад. У моих ног, размазанные в грязь благодаря Лисову нападению, валялись трупы нескольких мохнатых пауков.
— Сколько же здесь пауков… — пробормотала я, пятясь.
— Тут нет пауков, — странно посмотрел на меня Лиссай. — Ник-когда не было.
— Я пойду, — промямлила я.
— Приходите еще, — выдавил он.
Мне показалось, что прощаемся мы не на очень хорошей ноте. Это было, мягко говоря, грустно. Ничего глупее, чем размолвка по поводу того, кому отдает предпочтение Святилище, и случится не могло. Но что я сейчас сказала бы Лиссаю, чтобы исправить ситуацию? Хей, прости пожалуйста, мне вообще по-барабану на твою беседку, забирай на здоровье? Это только еще сильнее задело бы его чувства. Никогда — я знаю это точно — никогда нельзя высказывать пренебрежение к тому, что важно и дорого другому человеку. Особенно если вам этот человек симпатичен. Наверное, можно было бы остаться и поговорить по душам о том, что важно художнику: вместе порассуждать о причинах, почему же Святилище так мною прониклось, откуда вообще принц столько знает про унни и т. д. и т. п. Поболтать, снова найти общий язык и потом разойтись довольными друг другом, в ожидании новой встречи и все с тем же приятным мандражом у внутри, который предшествует каждой моей встречи с Лиссаем.
Но как-то я так по-дурацки устроена, что ни одна романтическая перспектива для меня не сравнится с тайнами и загадками. С возможностью где-то и как-то победить. Насладиться чьим-то одобрением. Поэтому, хотя я и была раздосадована, в крови бурлило радостное желание скорее сообщить добытые новости куратору… Очень сильное, нестерпимое желание, которое уже само по себе — счастье. Когда ты натянут, как стрела, и разрываешься от легкости внутри. Иноземное ведомство притягивало меня, как та черная краска — свободную унни. Сопротивляться невозможно. Поэтому я, больше ничего не говоря, вышла из покоев принца.
И сразу же взвизгнула.
Вся противоположная стена подвальной аркады была покрыта густым слоем мотыльков. Мотыльков, прах их побери. Мерзкие создания покрывали метра два-три метра стены, сплошняком, замерев со своими противными белесыми крыльями врастопырку. Какая мерзкая компания при любых обстоятельствах!
Я тяжело сглотнула, вспомнив об армии насекомых, участвующих в «яблоневом» показе о Карле, и бегом кинулась к выходу. Как-то слишком много разных вещей требуют моего внимания одновременно. Как успеть со всем разобраться? Почему в жизни так всегда — то унылое затишье, то такой дурдом, что голова пухнет?
Но ничего. Справлюсь.
ГЛАВА 31. Полынь доволен
60 % имен жителей Лайонассы уникальны. Родители вольны придумать такое имя, какое им нравится, будь то просто благозвучное сочетание звуков или слово из своего или чужого языка. Оставшиеся 40 % — многочисленные производные от имен хранителей. Например, Тэни, Нет, Теннетилус, Теннас, Тин — от Теннета; Карл, Карлин, Карлайл, Ланон, Арли — от Карланона; Ава, Ева, Ана Вена — от Авены и т. д.
Энциклопедия «Доронах»
под авторством Дахху из Дома Смеющихся,
черновик первый
В Иноземное Ведомство я зашла под звук гулких ударов обеденного гонга. С ума сойти! Всего сутки назад в это время мы разбирались с гибелью Мелиссы от таинственного сквозняка… Сколько же всего успело произойти.
Говоруны и Ловчие, Ищейки и Указующие, Архивариусы и почтовые мальчишки, дружно, как в мюзикле, начали хлопать дверьми и стучать о мраморные полы подбитыми каблуками: все спешили на обед. Радостное возбуждение накрыло Ведомство: свобода, долгожданный перерыв! Все стремились на улицу, к солнцу и свету, набережным и верандам, плеску воды и шелесту древесных крон. Даже главный администратор холла-колодца, больше похожая на манекен, нежели на человека, с удовольствием покрутила головой, разминая шею.
Мой путь лежал против движения толпы. Ловко уклоняясь от столкновений с чужими папками и перьями, я лавировала среди чиновников так успешно, что настроение взлетело до небес. Как мало надо для счастья! Всего лишь почувствовать себя юркой ящеркой, движущейся к цели, вопреки преградам. Всего лишь заслышать музыкальный смех незнакомого человека и улыбнуться солнечному зайчику, прыгнувшему тебе на нос благодаря огромному маятнику Иноземного ведомства.
Поднявшись на второй этаж, я легонько постучалась в кабинет Полыни. Оттуда донесся какой-то невнятный, но вроде как положительный ответ. Я открыла дверь и увидела еще больший бардак, чем обычно.
Полынь стоял у своей огромной пробковой доски во всю стену, густо завешанной десятками, нет, сотнями разноцветных бумажек. Куратор водил по ним пальцем, что-то тихо бормоча. Он казался абсолютно изможденным. Его и без того специфические волосы с лентами и кольцами были грязными и будто бы пыльными. Кожа отливала зеленым, в цвет очередного «многомаечного савана».
— Эй, все в порядке? — тихо обронила я, подходя.
Куратор резко обернулся. Синяки под глазами напоминали черные дыры, на лбу залегли глубокие морщины. Запах лекарств от кашля был просто невыносим.
— Тебя тут что, били? — поразилась я и пошла к окну, чтобы впустить свежего воздуха. Майский ветер тотчас принес в наш кабинет ароматы сирени и жасмина.
— Били. Судьба била, — буркнул Полынь. — Я ношусь по всему этому прахову городу, как белка в колесе, и не могу сказать, что очень многое выяснил. Порадуй хоть ты меня. Что там со вчерашними делами?
Я достала из рюкзака и выложила на стол две «решенные» папочки. Задрав нос, гордо заявила:
— Сэр, все сделано в лучшем виде, сэр!
— Молодец, — он без особого интереса пролистал документы, убедился, что на них стоит отметка «ПРИНЯТО» ведомственной канцелярии и кивнул уже с большим воодушевлением: — Правда молодец. А что по поводу Лиссая? Сказал что-то любопытное про краску?
— О дааааа, — с энтузиазмом закивала я и, почувствовав себя хозяйкой положения, заняла доминантную позицию в нашем кабинете: плюхнулась на любимый Полынью подоконник. Куратор приподнял брови, мол, это что за самоуправство, но благоразумно не стал возмущаться: чья инфа, того и подоконник.
Следующие несколько минут я пересказывала Внемлющему свою теорию относительно маньяка. Как я и догадывалась, она чрезвычайно заинтересовала куратора.
— Ты знаешь, это похоже на правду, — протянул он. — Во всяком случае, картинка вырисовывается логичная. Не люблю подтасовывать факты под теорию, но иногда соблазн слишком велик. Предположим, наш маньяк, он же таинственный Друг для Мелиссы и Айрин, по тем или иным причинам лишен магии…
Полынь взял со стола алую бумажку, нарисовал на ней зверскую рожу и прилепил в центр свободного места на доске. Я подхватила:
— Нормальная унни не слушается его. Он не умеет побежать ее. Но однажды маньяк узнает, что в момент смерти человека, когда тухнет его искра, вся энергия человека высвобождается разом. И даже не-маг может отправить ее, беззащитную, в определенное место, при условии, что воспользовался каким-нибудь направляющим энергию артефактом. Например, черной краской из Мудры, — на сей раз я стала украшать доску. Прилепила туда «трупик» с глазами-крестиками и связала ниточкой с маньяком. Над ниточкой прибила стикер с надписью «краска» и стрелочкой.