В этом смысле образ Григория Мелехова уникален. В творчестве Шолохова крупно определилась та тенденция психологического анализа, которая получила преимущественное развитие в «народном», «свирепом» реализме писателя. Шолохов оперирует всем набором характеристик своего героя – от универсально-мировоззренческих до конкретно-жизненных, предельно исторических и социально детализированных. Кажется, что писатель не упускает никаких особенностей в развитии своего героя, что в итоге порождает определенного рода смятение у критиков, привыкших находить и выделять некую общественную и социальную линию в характерах той литературы, какую мы называем советской. Необходимо уточнить, что сегодня данное определение – советская – говорит больше о хронологических рамках развития русской литературы в ХХ веке, чем о характеристиках ее художественного качества и в целом – эстетики. Удивительным образом, особенно по отношению к крупным талантам этой литературы, это обозначение (советская) потеряло всякую свою оценочность идеологического плана.
Философско-эстетические принципы исследования героя (героев) у Шолохова восходят, во-первых, к особой аксиологической позиции писателя в содержании, методе и формах психологического анализа – взгляд и анализ «изнутри» объекта изображения, с народной точки зрения, а во-вторых, – к такой познавательной направленности процесса психологического исследования человека, которая, анализируя социальные и исторические особенности структуры его личности, вскрывает в первую очередь вечные, общечеловеческие начала бытия, систему нравственных императивов, поддерживающих и спасающих человека в самые трагические минуты его жизни.
Не случайно Шолохов говорил об «очаровании человека» применительно к Григорию, но также не случайно в самый разгар работы над «Тихим Доном» писал он М. Горькому о трудностях становления колхозного строя в деревне, об отношении к среднему крестьянству [22, 29]. Эти замечания писателя явно и недвусмысленно указывают, что художественно-философский смысл, заложенный в образ Григория Мелехова, более широк, чем это казалось некоторым его интерпретаторам. И помимо того, что существует очевидная необходимость рассматривать этот образ с позиций идеологических и социально-психологических (перемена в общем положении народа в государстве), надо исследовать его как некий художественный феномен, проанализировать его эстетические корни. Как справедливо писал А. Хватов: «Анализ образа Григория Мелехова не увенчается успехом, если будет игнорироваться его эстетическая природа как художественного образа, созданного по законам реалистического искусства» [12, 180-181]. Только в этом случае можно определить и исследовать подлинную трагическую противоречивость этого характера, сохранить – в противовес выборочности – цельность и полноту научного подхода.
Ранний Маркс, еще не пришедший к радикальным убеждениям ни по поводу революционного движения, ни по поводу России, писал: «Человек не только природное существо, он есть человеческое природное существо, то есть существующее для самого себя существо и потому родовое существо. Он должен проявить и утвердить себя как родовое существо в своем бытии и в своем знании» [23, 632] (разрядка наша – Е. К.). Анализ вот этого по определению философа «бытия» и «знания» человека для себя, то есть анализ самосознания героя со сложнейшей социальной, исторической и психологической судьбой и положен в основу нашего подхода к специфике психологизма Шолохова.
Как отмечают почти все исследователи творчества Л. Толстого, основными параметрами его психологизма являются как бы приемы «мелочности» и «генерализации». Б. Бурсов писал: «Прием «мелочности» необходим для изображения человека самого по себе, прием – «генерализации» – для раскрытия его связей с большим миром». Для героя Толстого, – продолжает ученый, – «необходимо бесконечное углубление в самого себя, а равно во внешний мир. Таков… источник «мелочности и генерализации». Два плана изображения у Толстого – человек и человечество… Человек Толстого – не вообще человек вне времени, а максимально конкретная личность, в духовном и душевном строе которой так или иначе пересеклись важнейшие проблемы данного исторического момента и всей человеческой истории» [24, 275-276].
Имея в виду вышеизложенные соображения о психологизме Шолохова, мы позволим утверждать, что основные формообразующие начала у Толстого и у Шолохова одни и те же – это передача объективных исторических процессов в развитии общества через конкретные человеческие характеры, то есть воспроизведение «диалектики души» персонажей как отражение диалектики «большого мира». В работе Л. Киселевой точно подмечено, что шолоховское «хоровое начало напоминает толстовские «генерализации» [9, 179].