Немаловажный вопрос, что дает художнику силу исследовать такое состояние своего народа, примеров которому не было до сего момента в истории России. Тем более загадка, как это удалось сделать Шолохову в его годы и в его эпоху. Поэтому и возникает эманация космологичности романного времени «Тихого Дона», без понимания которой невозможно проникновение в смысл произведения.
Для космологического сознания спроецированное, будущее время, безусловно, отсутствует. Этот тип сознания не принимает во внимание так называемую утопичность футуристических построений, он сконцентрирован на идее круга, повторения, то есть устойчивости и понятности.
«Тихий Дон» является романом о тектоническом изменении в жизни целого народа, и не только социальном, как казалось критикам 30–50-х годов, но перевороте во всем прежнем укладе существования громадной массы людей, которые ждали, верили, хотели изменений всякого рода – от имущественных до сословно-психологических, но внутренне ориентировались на сохранение прежнего хода событий. Шолоховский герой не принимает «новое» время, которое опирается на принципы линейности и неповторяемости, «невозвратности». Космологический тип сознания, характерный для большинства героев «Тихий Дон», требует возвращения к циклическому, гомогенному времени, в котором нет движения вперед, а есть движение по кругу. Но «пренебрежение историей» заканчивается тем, что история становится в позицию активной субъектности по отношению к человеку.
Одним из ключевых моментов в развитии самосознании главного героя эпопеи является бой под Климовкой, когда для Григория становится ясной вся трагическая безысходность братского столкновения внутри народа («кого же рубил!.. своих рубил»). Эта кульминация дается Шолоховым, как новое состояние времени для героя: «В непостижимо короткий миг (после в сознании Григория он воплотился в длиннейший промежуток времени) он зарубил четырех матросов». Здесь присутствует характерная для писателя концентрация временных характеристик бытия, когда время теряет свою физическую линейность и приобретает новые свойства – расширяется почти до бесконечности. Время становится психологическим эквивалентом трагической раздвоенности сознания героя.
Характерно, что эпизод заканчивается символическим описанием природного пространства, в котором своеобразной экспозицией появляется в своей будущей страшной функции освещения финала романа цементирующее это пространство солнце: «Лишь трава растет на земле, безучастно приемля солнце и непогоду. Питаясь земными животворящими соками, покорно склоняясь под гибельным дыханием бурь. А потом, кинув по ветру семя, столь же безучастно умирает, шелестом отживших былинок своих приветствуя лучащее смерть осеннее солнце…»
В кульминационные моменты жизни для Григория время сгущается, оно одновременно сосредоточенно и разомкнуто, но больше назад, в прошлое. Прошлое становится доминантой. Конечно, это реализация эпического принципа – все прошло, и только прошедшее живо.
Поэтому Шолохов ничего не обещает никому из своих героев впереди, в будущем времени. Последние сцены романа, в которых производится окончательное проставление смысловых акцентов всего текста, показывают нам будущую жизнь в образе Мишатки, но он непонятен читателю. Он сейчас для Григория более чужой, нежели для сына отец, о чем прямо пишет Шолохов – «чужой, страшный человек», которого не узнает и сам Мишатка. Дуняшка также выведена из ближнего круга Григория, она стала для него «посторонней» в этой будущей жизни, тем более, что она соединила себя с Мишкой Кошевым, который весь для Шолохова пребывает в будущем, чуждом для Григория времени. Настоящее и будущее время враждебны для героя. Времени впереди, как разворачивания мечты и идеи будущей жизни, также нет. Осталось только прошлое, только оно сохраняет привлекательность для героя. А суть теперешней жизни Григория передается писателем через пространственный образ – «выжженная, как палами, степь»; суть личной трагедии также передается через остановившееся страшное мгновение в виде «черного диска солнца», расположенного в пространстве героя и уже не освещающего его путь, но ставящее как бы точку в конце пути.
С временем и пространством «Тихого Дона» связана и система культурно-национальных концептов не только романа, но творчества писателя в целом. К примеру, один из самых существенных признаков топоса дома, коррелируется с концептом дороги, которую должны пройти все герои эпопеи и особенно Григорий. От дома, от куреня отталкиваясь, преодолевая свой крестный путь, он опять возвращается к дому, уже разрушенному и находящемуся в упадке, – но возвращается. Эта идея круга в пространстве романа, за пределы которого не вырывается ни один сколь-нибудь значимый смысл «Тихого Дона», безусловно связана с мифопоэтическими установками писателя. Все, что дорого герою, находится внутри этого круга, там все «свое», близкое, за его пределами – «чужое» и враждебное.