Вот «Тихий Дон» М. Шолохова. По существу, это текст о катастрофическом переломе в русской истории, о необходимости его преодоления, о трагических жертвах в этой борьбе, о силе отдельного и вовсе не системного сопротивления, которое, тем не менее, кристаллизует всю ткань народа, об итоговом торжестве общей правды вместо индивидуальных целей, о спасении всего народа через гибель отдельных его частей, о восстановлении справедливости и веры в высшие цели нации, о преодолении болезни народа.
Главное у Шолохова – народ, родовое начало, родная природа, онтологическая архаика, неизбежный жизненный трагизм, историческое пепелище, «черное солнце», «присыпанные пеплом смертной тоски» глаза народа, но вместе с тем и образ ребенка, юмор, идеал, особая философия жизни, поддающаяся искушениям текущего бытия, но потом все это с себя сбрасывающая и смотрящая туда, за горизонт, где обнаруживается смысл жизни ц е л о г о, но не части, – смысл бытия всего народа.
Это книга – «Тихий Дон» – об историческом тупике, из которого надо выйти. Нет более актуальной книги для «сегодня». Дело русской литературы всегда было не «писание», но «спасание», именно что общее «спасание», а не личное «спасение», которое само по себе для русской художественной традиции не имеет особого смысла. Превратить свое «слово» в «дело» значительно большего круга людей, чем один, а дай Бог, – страшно и подумать – в дело всего народа. От масштаба такой задачи остановились, надорвавшись, от ужаса понимания, что выполнить это невозможно, такие титаны, как Гоголь, как Лермонтов, подставив себя под пулю, как Есенин, как Маяковский, как Пушкин, в конце концов, Связав развязанные концы, заканчивалась витальная сила художника, сумевшего по вышней воле сделать то, что сделалось – «Мертвые души», «Медный всадник», болдинский цикл, «Герой нашего времени».
Не так ли и Шолохов, выдохнувший «Тихий Дон» в каком-то поразительном метафизическом сверхусилии. С одной стороны, перед нами живой и единый национальный эпос, описывающий события трагического ХХ века, с другой, в нем расположились запрятанные, но не менее от этого очевидные, ответы на главные вопросы жизни нации: как жить, куда идти и что помнить.
Сейчас уже ясно, что так называемый вопрос об авторстве «Тихого Дона» был одной из частей продуманного и, к сожалению, реализованного плана по дискредитации как бы советского, а на самом деле, русского в культуре и истории. И это вовсе не конспирологическая версия, учитывая, какие силы и средства тратились и тратятся на доказывание недоказуемого. Продолжающаяся возня вокруг этого вопроса лучше, чем что-либо еще свидетельствует о том, что борьба с Россией, с русской культурой не прекратилась.
Борьба за Шолохова – это борьба за национальную культуру и саму возможность ее существования. Не будем лукавить, разве не понятны нам попытки новых блюстителей новой культуры сразу после событий 1917 года сбросить «Пушкина с корабля современности», объявить Достоевского «реакционером и антисемитом», и разве не аналогичны они попыткам растоптать Шолохова, его творчество? В широком историческом контексте позитивная линия «русской эпистемы», замешанной на восточнохристианском дискурсе, позитивность русской литературы и русской культуры, перемежаемая убогими попыткамии сотен, если не тысяч, приспособленцев от советской литературы, беззастенчиво эксплуатировавших социальные призывы и догмы власти, и не имевших, по сути, никакого отношения к реальной жизни народа и страны, выразилась в немногих текстах русской литературы ХХ века. Но те, бывшие на гребне волны «деятели культуры» и посейчас застилают нам глаза объемностью и сплоченностью своего отряда, уверяя нас, что именно ими создано основное полотно русской литературы советского периода ХХ века. Но тем-то дороже такие фигуры как Шолохов, Платонов, Булгаков, Распутин, Белов, Абрамов, которые понимали свою роль в литературе как продолжение великой позитивно-строительной линии прежней русской литературы. И именно потому, что цель была велика, а талант требовал честного отношения к реальности, им удалось сказать наиболее правдивые и глубокие слова об истинной истории России в прошедшем веке.
На религиозных, христианских основаниях выполнить «Тихий Дон» было невозможно: слишком различны – не основы, но цели. История с вторым томом «Мертвых душ» Гоголя ясно показывает, куда художника может привести религиозно-философская идеализация воссоздаваемой действительности.