Но это же мысль Шолохова – от «Донских рассказов» до последних страниц «Они сражались за Родину» – все кровь, все боль, все тяжело. Но шолоховская позитивность преодолевает и этот трагизм, эту нескончаемую печаль за переживаемые народом потрясения запредельного рода.
Для историка русской литературы и культуры полезно прочесть недавно впервые изданные на русском языке воспоминания Александра Христофоровича Бенкендорфа, сподвижника Николая I, так хорошо известного применительно к имени нашего великого национального поэта Александра Пушкина – и как он его третировал, и преследовал, и ограничивал в правах и прочее, и прочее. Но вот парадокс – в воспоминаниях Бенкендорфа о Пушкине нет ни одного слова. Вообще ни одного. Все о Николае I, о победах русского оружия в войнах с Францией, Турцией и другими противниками, а о Пушкине – ничего… Как же так, отчего? – ведь мы не могли и представить эту связку Пушкин–Бенкендорф иначе, только вместе?
Но вот любопытно, в большой русской истории помним мы о Бенкендорфе только лишь в связи с Пушкиным. А ведь и чиновник он был отменный, и заслуг немеренно, как теперь выясняется, но помним только потому, что был Пушкин… То-то и оно, что важнее всего в жизни России – культура, литература, все остальное – со звездами, регалиями и прочим – оказывается на протяжении совсем небольшого исторического времени – ничем, пустотой.
Вот так и Шолохов. Всем казалось, что надо объяснить чтото страшно важное, но с ним не связанное – а кто написал «Тихий Дон»? Ведь и представить трудно, как это можно было написать сразу по горячим следам, когда кровь пролита без меры и никем еще не забыта, и отстреливаются регулярно прототипы великой эпопеи, такие как Харлампий Ермаков тире Григорий Мелехов. Кто спас для нас ту эпоху, кто сказал о ней ту правду, с которой, собственно, никто и не спорит, ни противники, ни сторонники «Тихого Дона»? Шолохов! Спасти время, остановить мгновение – есть ли более высокая оценка творчества писателя? А «Поднятая целина», где дан ответ вопросу всей русской литературы XIX века – о мужике и земле, а «Судьба человека», без которой понимание Великой Отечественной войны будет неполным и неточным?
Это производное от нашего тезиса. Политики думают, что они важнее всего и всех. Они – главнее, военные – главнее, предприниматели – и прочее и прочее и прочее. Но проходит время, и где они все? Что они оставили истории?
Кто бы был Пушкин, если бы он ластился к власти – Фаддей Булгарин, не больше, – получал бы одобрительные кивки со стороны так называемого общества – что бы и кто он был тогда?
Смешно и подумать, что Шолохов в письмах к Сталину в 30-е годы, а по существу и в «Поднятой целине», защищал своих казаков-крестьян в период коллективизации из побуждения какого-то либерально-гуманитарного порядка (нарушаются, типа, права человека). Для него было очевидно – убивается сама жизнь и за нее необходимо бороться.
Да, Шолохов был близок к власти, но был ли он ею любим? Такой силы сопротивления, какую продемонстрировал писатель в грозные 30-е годы, мало кто показывал в то время. Не случайно он был под прицелом целого ряда разнообразных деятелей (любопытно, что обнаружить какое-то идеологическое или иное единство в подборе лиц, желавших убрать Шолохова из литературы, отправить в лагеря и т.д., невозможно: такова была реальность нового общества, порождавшего насилие часто в алогичных судорожных конвульсиях бессистемного рода) и, можно сказать, лишь стечение обстоятельств позволило ему избежать самой трагической участи.
Не случайно некоторые авторитетные исследователи (М. Чудакова) справедливо назвали его переписку с вождем, в которой он показывал Сталину страшные, невозможные картины бесчеловечности и насилия, какие практиковала советская власть, – «архипелагом Гулагом, созданным задолго до солженицынского». Такова правдивая картина народных страданий, показанная Шолоховым в этих письмах, такова сила защиты людей (к слову сказать, он многих спас тогда, спасал и помогал в меру возможностей и дальше – вспомним А. Платонова, А. Ахматову), продемонстрированная им без всякой оглядки на власть; это и сегодня поражает объективного читателя.