И этот, и каждый прежний адрес добавляли любознательному Миньке в копилку наблюдений. Они все потом пригодятся. Добрая половина их ближайших каргинских соседей объявится под своими именами в шолоховских книгах.
В 1912 году отец снова идёт в церковно-приходское училище: возьмите сына!
Местного батюшку Николая, преподавателя Закона Божия, уговаривал Александр Михайлович самыми нижайшими уговорами, и всё без толку. Пётр Михайлович Шолохов присоединился к переговорам, но опять безрезультатно. В конце концов, братья решили заручиться поддержкой двух уважаемых попечителей – Ивана Сергеевича Лёвочкина и Тимофея Андреевича Каргина.
Церковный училищный совет давал на школу в год 50 рублей серебром, от станичного сообщества поступало 35 рублей, ещё немного собирали с родителей. Но всех этих средств не хватало даже на оплату преподавательского труда. Без Лёвочкина и Каргина почти все училища в округе вскоре бы закрылись.
Сходили к одному, ко второму, изложили ситуацию.
Покряхтев, Каргин сказал что-то вроде: «Да-а… Нехорошая история… Но как же мальчонке без обучения?..»
Лёвочкин бороду разгладил, с минуту тягостно помолчал, потом заключил, как бы с небес на землю снисходя: «Пусть учится. Передай отцу Николаю, что я не против».
Кто ж рискнёт пойти против попечителей!
Мишу приняли на учёбу.
Училище располагалось на центральной площади, напротив дома уже упоминавшегося батюшки Виссариона. Здесь же стояли купеческие особняки и магазины, включая лавку Лёвочкина, ту самую, в которой трудились братья Шолоховы. Из окон училища была видна пожарная каланча и пятиглавая, с кирпичной караулкой и белой оградой церковь 1886 года постройки. Церковь эта была одной из самых больших на Верхнем Дону. В праздничные дни звон колоколов был слышен за многие вёрсты.
Заочно прошедший с учителем Мрыхиным курс первого класса, Миша начнёт учиться сразу второклассником.
Как принадлежащий к сословию «иногородних», Александр Михайлович платил за обучение сына три рубля в год. Был бы отец казаком, учёба обошлась бы дешевле.
Александр Иванович Поволоцкий, каргинский житель 1905 года рождения, рассказывал: «…помню, что учился с Мишей Шолоховым. Но только один год, а потом я не знаю, куда он делся… Учили русский язык, математику… дробь простая, десятичная… На парте по три человека сидели. И по четыре – такие парты были. Много поступало учеников. Человек сто нас училось… Помню, дед у нас на перемене всегда стоял с кнутом: побегут какие по партам, а он за ними. И Шолохов тоже развитой был, и ему, бывало, попадало».
Мемуарист запамятовал или, скорее всего, смолчал осознанно о том, что Шолохов тогда ещё носил фамилию Кузнецов. Канонические его биографии этот факт обходили – значит, и вспоминать вслух про то лишний раз было некстати, а то образовалось бы такое количество вопросов, что рассказчик и сам пожалел бы о своей долгой памяти. Однако он не ошибся в том, что Шолохов в Каргинской школе отучится всего год. И предметов действительно было только четыре: Закон Божий, математика, гимнастика и русский язык.
Преподавателем русского языка служил Михаил Григорьевич Копылов, отчисленный в своё время из учительской семинарии за неблагонадёжность. Однако в Гражданскую он примет сторону белых и будет убит в бою. В «Тихом Доне» Копылов действует под своим именем и служит у Мелехова сотником: «Когда-то учительствовал он в церковно-приходской школе, по воскресеньям ходил к станичным купцам в гости, перекидывался с купчихами в стуколку и с купцами по маленькой в преферанс, мастерски играл на гитаре и был весёлым, общительным молодым человеком; потом женился на молоденькой учительнице и так бы и жил в станице и наверняка дослужился бы до пенсии, но в войну его призвали на военную службу. По окончании юнкерского училища он был направлен на Западный фронт, в один из казачьих полков. Война не изменила характера и внешности Копылова. Было что-то безобидное, глубоко штатское в его полной, низкорослой фигуре, в добродушном лице, в манере носить шапку…»
Копылов в жизни, каким его запомнили станичники, с романным своим образом сливался воедино: низкорослый, добродушный, безобидный. Он играл на гитаре и ученику второго класса Мишке при случае показал аккорды и переборы.
В благодарность за то Михаил его увековечил.
В том же 1912 году пришло известие о смерти атаманца Степана Кузнецова.
Вроде человек умер – как можно радоваться? Никто и не радовался. Но это был немыслимый в их жизни переворот. Право на возвращение из беззакония. Мать стала свободна, а Миша – по документам – обратился в казачьего сироту. По наследству ему достались курень и надел в тридцать десятин. Русские крестьяне имели тогда меньше двадцати.